Друзья до смерти - [18]

Пот ручьем лился по жирным щекам Зибенлиста.

— Расскажите нам о своем разговоре с Паули во вторник вечером, — потребовал Боденштайн. На лице его собеседника явственно читалось, что он сожалеет о каждом сказанном слове. — Чем вам угрожал Паули, что вы так разозлились?

— Речь об одном недоразумении, — неохотно ответил Зибенлист. — Это было в 1982 году. Я даже не знаю отчего, но он всегда не мог мне простить, что я выиграл выборы в председатели НСК. Он еще тогда заявил, что я плел против него интриги. Улли всегда считал себя гонимым, мучеником и жертвой клеветы. На самом деле он просто ничего не добился.

— Но вы добились, — вставила слово Пия. — Вас уважают в городе, вы председатель производственников Келькхайма, главный менеджер зарекомендовавшего себя мебельного предприятия. Маленький скандальчик, даже если он вызван событиями двадцатичетырехлетней давности, вам бы определенно повредил, не так ли?

У Зибенлиста глаза на лоб вылезли.

— Я ничего не сделал Улли, — произнес он. — Я только поговорил с ним, и все. Когда я уезжал, он был еще в высшей степени живым.

— Куда вы уехали?

— К себе в офис. Мне надо было оформить пару сделок и совершенно не хотелось футбольного шума.

— Есть свидетели?

— До десяти была уборщица, потом я остался один.

Боденштайн и Пия обменялись взглядом, от которого у Зибенлиста опять выступил пот.

— По нашим данным, господин Паули умер примерно в 22:30, — сказала Пия. — Вы были злы на него и в этот вечер его навещали. И у вас нет алиби на тот момент, когда было совершено преступление.

— Но это же полная ерунда, — вмешался Флетман. — Мы были друзьями, просто у нас имелись разногласия. У многих гораздо больше оснований желать его смерти.

— У кого, например?

Флетман задумался на минуту.

— Я не хочу никого скоропалительно обвинять, — он мельком взглянул на Зибенлиста. — Ситуация была весьма напряженной, эмоции захлестывали, каждый мог ляпнуть что-то, чего и не думал вовсе.

— Как Конради, который сказал, что с удовольствием помочился бы на могилу Паули? — спросил Боденштайн.

— Именно. — Флетман поправил очки. — Это же полная чушь!

— Возможно, — уклончиво ответил Боденштайн, глядя, как приближается официантка с заказом. — Но с учетом того, что на следующий день Паули убивают, подобное заявление невольно воспринимается иначе.

Флетман с удовольствием приступил к еде, а у Зибенлиста, казалось, аппетит отшибло, и он почти не притронулся к тарелке.

Бенке и Катрин Фахингер тем временем опросили множество соседей на Рорвизенвег, которые либо смотрели футбол, либо сидели у себя в садиках. Никто ничего не слышал и не заметил ничего необычного. Тем не менее некоторые из них подтвердили слова Эрвина Шварца и Эльзы Маттес о том, что у Паули постоянно что-то происходило. Они уже притерпелись к шуму постоянно приезжающих и отъезжающих мопедов и автомашин, к лаю собак, к постоянно припаркованным на улице автомобилям, к громкому смеху и крикам — так что, даже если во вторник ночью что-нибудь и случилось, никто не увидел бы в этом ничего необычного. Хендрик Келлер, автор статьи в «Таунусском обозрении», рассказал Остерману, что вечером в воскресенье оказался на террасе кафе «У веселого крестьянина» за соседним столиком с бургомистром и случайно, поскольку никто не старался говорить тише, стал свидетелем разговоров Функе с его друзьями. Они сначала ждали Норберта Захариаса, а потом начали ужинать без него. Функе высказал предположение, что бывший главный строитель заболел в преддверии судебного разбирательства с природоохранными организациями, а кто-то высказал опасение, что Захариас еще может изменить свою точку зрения. На что третий возразил, что проблема не в Захариасе, и гораздо важнее, чтобы Паули помолчал до суда, по крайней мере, хоть какое-то время.

— У Захариаса нет алиби, — подытожила Пия. — В «Золотом льве» сказали, что он ушел около десяти.

— И в данный момент создается впечатление, что Захариас мог потерять в этой истории больше всех, — добавил Остерман.

— Мне тоже так кажется. — Боденштайн кивнул и взглянул на часы. — Навещу-ка я его.

— А нам что делать? — спросила Пия.

— Вы с Бенке поезжайте в бистро Паули, оно сейчас должно быть открыто.

Оливер не заметил ее недовольного взгляда. Из всех коллег Пия с трудом выносила именно Бенке. Ее неприязнь объяснялась тем, что они были слишком разными людьми. Сначала она полагала, что ему не нравится, насколько к ней расположен Боденштайн, но со временем поняла, что Бенке ее просто терпеть не может. Пия считала своего коллегу высокомерным, его сексистские шуточки — плоскими и детскими, а то, как он с ума сходил по своей навороченной машине, — тошнотворным.

Пока она раздумывала, как бы уговорить шефа поменяться с ней, зазвонил ее мобильный.

— Привет, Хеннинг, — сказала Пия, взглянув на высветившийся номер. — Что хочешь сказать?

— Я еще раз осмотрел тело убитого около «Опель-Цоо», — ответил Кирххоф. — Он какое-то время лежал на спине, прежде чем его перетащили на луг. Пятна уже довольно бледные, но в местах пролежней на плечах и ягодицах отпечаталась структура, напоминающая деревянный поддон.