Дружественный огонь - [23]

Но когда странная ее улыбка начинала переходить в маску, скрывавшую дикую панику, охватившую все ее существо, из самой середины толпы выплыл на поверхность некий спасительный знак, некий сигнал, принявший вид таблички с ее именем и номером рейса, начертанными знакомой рукой.

Но рука эта не принадлежала Ирмиягу, и табличкой размахивал вовсе не он. Неведомым спасителем и посланником оказалась очень высокая и тонкая женщина с лицом черным, как ночь. Она стояла, выпрямившись во весь свой немалый рост, с шеей, обмотанной красным шарфом, и в униформе. Отличительным ее признаком являлся белый халат, какие в больницах носят врачи и медицинские сестры. И когда Даниэла, замахав руками, привлекла ее внимание, выкрикнув для верности «да, да… я здесь», посланница доброй воли не замедлила устремиться к ней, пробиваясь сквозь толпу встречающих, которых привело сюда чистое любопытство, впрочем вполне объяснимое и повторяющееся в бесчисленных уголках нашей планеты, где есть деревенские аэродромы, к ним из неведомых далей подлетают самолеты с пассажирами, которым может понадобиться помощь грузчиков, маклеров, проводников или переводчиков.

Тоненькая, очень высокая женщина склонилась перед Даниэлой.

– Вы – миссис Яари, – не то спросила, не то констатировала она, выговаривая слова на простом и правильном английском с каким-то неопределенным акцентом, после чего представилась, – Сиджиин Куанг. Из Судана.

Медицинская сестра, прикомандированная к антропологической экспедиции, занятой раскопками. Сегодня в полдень она доставила пациента в местную больницу, где ее попросили задержаться до конца дня, чтобы встретить гостью, прилетающую из Израиля. Не удивительно, что после столь долгого ожидания, она торопилась вернуться. Расстояние между аэропортом и базовым лагерем экспедиции, занимавшейся раскопками, было не таким уж большим – каких-нибудь тридцать километров, но половина из них приходилась на бездорожье. Ее обрадовало сообщение, что у гостьи не было иного багажа, кроме умеренных размеров чемодана, при этом она благородно посоветовала Даниэле заночевать в местной гостинице, учитывая, что потом, на предстоявшем им пути, чем дальше, тем скромнее будут предоставляемые удобства. Но стремление Даниэлы как можно скорее добраться до цели было столь сильно, что она, не задумываясь, отвергла добрый совет проводницы: «За совет спасибо. Но вперед и вперед. Я готова».

На парковочной стоянке их уже поджидало средство передвижения – старый, весь в дырах и вмятинах автомобиль, заполненный внутри каким-то хламом неизвестного происхождения и назначения. Водителем оказалась все та же медсестра. Перед тем как включить двигатель, она вручила гостье огромный пакет, в котором был термос и необъятных размеров сэндвич – еда, присланная зятем для путешественницы. Сам факт отсутствия Ирми пока оставался необъясненным. Даниэла неторопливо развернула пакет (причем ей показалось, что завернуто все было в листы некой энциклопедии) и обнаружила внутри нечто вроде гигантской питы – коричневой и толстой, заполненной рублеными яйцами и баклажанами, обжаренными с луком.

Сиджиин Куанг, умело маневрируя меж автомобилей, хаотично размещенным по всей стоянке, присматривалась к пассажирке, которая в изумлении взирала на поражающий воображение сэндвич.

– Джереми сказал, что это именно то, что вы любите… Глаза Даниэлы сверкнули. Да, так оно и было. Они с сестрой всегда любили баклажаны. Быть может потому, что это были самые первые овощи, которые их мать, очень придирчивая иммигрантка, научилась готовить на Земле Израиля. Несмотря на чувство голода, не оставлявшее Даниэлу с той минуты, когда она отказалась от еды во время первого полета, и утолить которое не в состоянии были ни тот другой, сэндвич, ни сласти, съеденные в аэропорту пересадки, она предложила разделить эту питу с женщиной из Судана, отклонившей это предложение, так как содержимое пакета послано именно ей, Даниэле, и только ей, что было особо подчеркнуто человеком, испугавшимся лично приехать в аэропорт…

– Испугавшимся?

– Да. Не исключено, что он опасается других пассажиров из вашей страны.

– Израильтян?

– Да, израильтян.

– С чего бы ему вдруг их бояться?

– Я не знаю. Возможно, я ошибаюсь, – медсестра запнулась. – Но мне показалось, что он не хотел встретиться с кем-либо из своей страны. И не просто встретиться прямо сейчас, но и узнать о них что-либо. Не видеть, не слышать, не знать – ни вблизи, ни даже издалека.

– Ни даже издалека, – в изумлении повторила Даниэла, которую задели и ранили слова женщины, которая, несмотря на кажущуюся хрупкость, демонстрировала уверенность в обращении с неповоротливой и тяжелой машиной, движущейся в темноте по грязной дороге. – В чем дело? Что он имел в виду? И что бы это ни значило. Кстати, в моем самолете не было, кроме меня, ни одного израильтянина.

– Он не мог знать этого заранее, – сказала медсестра, и Даниэле показалось, что сказано это было со смешком…

Но здесь машину подбросило так, что сидевшая за рулем очень прямо суданка едва не пробила головой крышу. У гостьи тоже дернулась голова. Означало ли это согласие, или она просто кивнула? Во всяком случае, она не произнесла ни слова. По правде сказать, она прибыла издалека не только для того, чтобы вновь ощутить боль и вернуть то, что постепенно уходило из памяти, но, равным образом, чтобы понять, что же происходит с ее зятем. И вот теперь эта посланница дает ей в руки первую зацепку. Даниэла открутила крышку термоса, острожно отхлебнула теплого чая, предложив его медсестре, которая вновь отказалась на своем добросовестном английском: «Это все для вас, миссис Яари. Все-все. А я уже поела и попила. И для нас – и для меня, и для вас – будет лучше, если я сконцентрируюсь на вождении. Поскольку здешние дороги часто весьма обманчивы».