Друри Лейн - [195]

Клерк исчез и вскоре появился с голубой папкой.

— Вот. Аарон Доу, заключенный номер 83532. Возраст при поступлении — сорок семь лет.

— Сколько он здесь пробыл? — спросил отец.

— Двенадцать лет и несколько месяцев… Рост — пять футов шесть дюймов, вес — сто двадцать два фунта, голубые глаза, седые волосы, полукруглый шрам на груди слева… — Магнус задумчиво посмотрел на нас. — За двенадцать лет он сильно изменился. Потерял много волос, похудел… Сейчас ему почти шестьдесят.

— За что его осудили? — осведомился окружной прокурор.

— За непредумышленное убийство. Судья Проктор из Нью-Йорка приговорил его к пятнадцати годам. Доу убил человека в нью-йоркском прибрежном салуне. Перебрал скверного джина и впал в неистовство. Насколько прокурор смог установить, он раньше никогда не видел жертву.

— А другие правонарушения за ним числились? — спросил отец.

Магнус заглянул в папку.

— Здесь не отмечено ни одного. И вообще — отследить его прошлое не смогли. Полагали, что его имя вымышленное, но доказательств не нашлось.

Я пыталась представить себе этого человека, но полностью у меня это не получалось. В нем было нечто бесцветное.

— Каким заключенным был этот Доу, господин начальник? — рискнула я спросить. — Строптивым?

Магнус улыбнулся:

— Мисс Тамм задает дерзкие вопросы. Нет, он был образцовым заключенным — категории А, согласно нашей классификации. Всем обитателям Алгонкина могут предоставить привилегии после начального периода, работы на дороге и получения постоянной работы, распределяемой нашим советом. Какое положение займет заключенный в нашем маленьком сообществе — мы ведь представляем собой изолированный город, — зависит целиком от него. Если он не причиняет беспокойства, выполняет приказы, соблюдает все правила, то ему возвращают какую-то долю самоуважения, которого его лишило общество. Аарон Доу никогда не доставлял хлопот старшему надзирателю, отвечающему за дисциплину в тюрьме. Постепенно он был переведен в категорию А, пользовался многими привилегиями и освободился на тридцать с лишним месяцев раньше положенного за хорошее поведение.

Отец Мьюр устремил на меня свои глубокие мягкие глаза:

— Уверяю вас, мисс Тамм, Аарон был абсолютно безобидным человеком. Он стал религиозным, хотя и не моего вероисповедания, и был просто не способен…

— Однажды он уже совершил убийство, — сухо напомнил Хьюм. — Я бы назвал это прецедентом.

— Между прочим, — заметил отец, — каким образом он убил человека в Нью-Йорке двенадцать лет назад? Пырнул ножом?

Начальник тюрьмы Магнус покачал головой:

— Ударил по голове полной бутылкой виски, и бедняга умер от сотрясения мозга.

— Разве это что-то меняет? — раздраженно проворчал окружной прокурор. — Что еще вы можете сообщить о нем?

— Очень мало. — Магнус снова заглянул в папку. — Впрочем, кое-что может показаться вам интересным — хотя бы для идентификации. На втором году заключения с Доу произошел несчастный случай, в результате которого он лишился правого глаза и стал парализованным на правую руку — ужасно, но только из-за собственной небрежности в обращении с токарным станком…

— Так у него один глаз! — воскликнул Хьюм. — Это важно. Рад, что вы вспомнили об этом, господин начальник.

Магнус вздохнул:

— Мы, естественно, не сообщали об этом в газеты — нам не нравится, когда такие новости просачиваются наружу. Ведь еще не так давно тюрьмы этого и других штатов были в очень скверном состоянии — с заключенными, боюсь, обращались скорее как с животными, чем как с больными людьми, каковыми их признает современная пенология[159]. Публика — во всяком случае, ее часть — думает, что наши исправительные учреждения все еще похожи на сибирские лагеря при царях, и мы стараемся опровергнуть это мнение. Поэтому, когда с Доу случилось такое…

— Очень интересно, — вежливо произнес окружной прокурор.

— Хм… да. — Магнус откинулся на спинку стула, как мне показалось, немного обиженный. — На какое-то время Доу стал проблемой. Он был правша, а с парализованной правой рукой наш совет никак не мог подобрать ему подходящую работу. Доу необразован — читать умеет, но пишет только печатными буквами, как ребенок. Его интеллект крайне низок. Во время несчастного случая он работал, как я упоминал, за токарным станком в мастерской. В конце концов совет вернул его туда же, и, согласно досье, у него развилась способность к ручной работе по дереву, несмотря на неподвижную правую руку… Вижу, вы считаете все это незначительным — возможно, так оно и есть, но я хочу представить вам полную картину поведения этого человека… по своим причинам.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Хьюм.

Магнус нахмурился:

— Сейчас поймете… Дайте мне закончить. У Доу не было ни семьи, ни друзей — во всяком случае, за дюжину лет в Алгонкине он никогда не получал и не отправлял писем и его никто не посещал.

— Странно, — пробормотал отец.

— Не так ли? Чертовски странно, инспектор… Прошу прощения, мисс Тамм.

— Не за что, — отозвалась я.

Меня утомляли извинения за каждое чертыхание.

— Я называю это странным, — продолжал Магнус, — потому что за многие годы работы в тюрьме я никогда не встречал заключенного, более отрезанного от внешнего мира, чем Доу. Казалось, за пределами этих стен нет ни одного человека, которого бы заботило, жив он или умер. Даже у самых злобных и кровожадных личностей находится кто-то, заботящийся о них, — мать, сестра, возлюбленная. Доу не только никогда не связывался с внешним миром, но, за исключением первого года, когда он, как и все новые заключенные, участвовал в дорожно-строительных работах, ни разу не покидал эти стены до вчерашнего дня! А ведь Доу неоднократно мог это сделать — многих наших доверенных заключенных отправляют наружу с поручениями. Но хорошее поведение Доу казалось не столько результатом желания реабилитироваться, сколько моральной инерцией. Он был слишком усталым, равнодушным или сломленным, чтобы вести себя плохо.