Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана - [19]

— А когда мы поедем?

Хозяин машины ответил:

— Рано. Часа в четыре, а то и в три. Вы где живете?

Я не понял, к чему был задан этот вопрос, и он пояснил:

— Я к тому, чтобы знать, близко ли вы от машины будете, чтобы не проспать.

— Как не проспать?

— А так. Ведь в четыре часа — это самый крепкий сон.

Я начал понимать, но спросил на всякий случай:

— Так вы завтра поедете?

— Ну да, а когда же?

И водитель проворчал, затянувшись папиросой:

— Я ему уже говорил.

Но я не помнил, чтобы он такое говорил. А хозяин машины успокоил меня:

— Ничего. К ночи домчим.

— К ночи?

Я опять изобразил удивление. Но в это время водитель сказал:

— Если левая задняя опять не подведет.

Круглолицый спросил:

— А ты подклеил?

— Подклеил. Да разве это клей? Это горе, а не клей.

— Ну, ничего, будем надеяться. А вообще пор-ря-док!

Я подумал немного и сказал:

— Так я приду утром.

— Пожалуйста. Только помните: не позднее четырех.

— Хорошо.

Я отошел от них, обдумывая про себя, где бы провести ночь. На этой улице стояли не только те дома, которые назвал привезший меня в район водитель. Стояло много других домов. Я прошел мимо нового здания школы. Дальше строилось еще что-то крупное с колоннами, должно быть театр. Через два дома от него стояла новая трехэтажная гостиница под названием «Уют». За ней возводился другой крупный дом в четыре этажа, с балконами. А далее закладывался фундамент еще для двух домов.

И, глядя на глубокие траншеи, подготовленные для закладки фундамента, я вспомнил свой разговор с молодым Петром, который так откровенно разъяснил мне, для чего у них закладываются фундаменты и возводятся новые дома. Они возводятся у них для ведения войны. И здесь тоже шла у них, таким образом, к ней подготовка. Но я не испугался их подготовки к войне и, смело войдя внутрь гостиницы, спросил насчет ночлега.

Так надо у них действовать. Пусть вы попали к русским, которые готовятся идти на вас войной, но если вам понадобился ночлег, а рядом оказалась их гостиница — смело входите в нее и требуйте номер. Деваться им будет некуда, и они вынуждены будут признать, что да, действительно, это здание обязано давать приют приезжим людям, хотя бы даже финнам. Так случилось и со мной. Они не успели опомниться, как я уже задал им свой вопрос. И что же? Пришлось им ответить:

— Да, пожалуйста. Вам общежитие или одноместный номер?

Вот как ловко я их припер к стенке с первых же слов. А дальше я снял, конечно, одноместный номер, отдал им свой годичный русский паспорт и деньги за сутки вперед, а взамен получил ключ. Но прежде чем подняться на второй этаж к себе в номер, я купил внизу в киоске пачку папирос «Казбек», бритвенный прибор с лезвиями, крохотное зеркальце, помазок, мыло с мыльницей и зубную щетку с тюбиком пасты. Прихватил я также почтовую открытку и на этой открытке написал у себя в номере несколько слов Ивану Петровичу. Я написал, чтобы обо мне не беспокоились, потому что задерживаюсь в глубине России еще на два-три дня. Захотелось дополнительно посмотреть на русских людей, чтобы узнать, как у них тут насчет дружбы к финнам, и все такое. О, я знал, что могло больше всего интересовать Ивана Петровича!

Но, выйдя на улицу, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, я увидел, что та самая машина отъезжает от Дома крестьянина. Что за дьявол! Вот она, оказывается, какая цена их дружбе! Опустив скорее письмо, я поспешил туда, все еще не веря в их коварство. Но пришлось поверить. Это именно они отъехали. Их место в ряду других машин возле Дома крестьянина было пусто. Машина шла поначалу не очень быстро, и первое время я даже надеялся нагнать ее, прибавив шагу, но скоро отказался от этой попытки. Улица в том конце, куда уходила машина, была разворочена. Шла прокладка подземных труб и подготовка к асфальтированию.

И тут мне вдруг пришло в голову, что, пожалуй, но для прокладки труб разворочена их улица, а для того, чтобы помешать мне догнать уходящую машину. Вот какое открытие сделал я в своей умной голове. Это было у них подстроено заранее, и теперь они выполняли подстроенное, срывая на мне все, что затаилось у них против финнов. Они предвидели мое прибытие сюда и здорово к этому подготовились. Тут ничего не скажешь. Машина отправилась к моей женщине без меня, а мне дорогу преградили глубокие окопы и цементные трубы. И после этого какие могли быть разговоры о дружбе финнов с русскими? О войне тут надо было говорить, а не о дружбе. Больше от них нечего было ожидать.

Так я раздумывал, следя глазами за тем, как машина колыхалась впереди по ухабам изрытой улицы. Я надеялся, что ямы и канавы заставят ее остановиться. Но она не остановилась, а в конце улицы свернула в сторону и совсем пропала из виду. Я тоже дошел до конца улицы. Она упиралась в молодой парк, занявший целую площадь. Он был, как видно, разбит совсем недавно и предназначен для той же цели, то есть для помехи мне. Как ни всматривался я вперед сквозь листву его молодых тополей, кленов, ясеней и лип, но увидеть грузовую машину, обогнувшую парк, уже не смог. Злое дело, задуманное ими против меня, было доведено до конца.

Что мне оставалось делать? Я посидел с полчаса в этом же парке на скамейке против цветов и газонов, глядя на каменного мальчика, стоявшего посреди круглого цементного бассейна. Запрокинув голову, он дул в трубу, направленную прямо вверх. Кто-нибудь стал бы меня уверять, что это обыкновенный, безобидный фонтан, еще не совсем готовый к действию. Но я — то знал, что это за фонтан и какого рода гостинцы будут вылетать из его ствола вместо воды, неся миру смерть и разрушение. Я видел теперь насквозь все их коварные хитрости. Все, что они строили, было маскировкой и только видимость имело мирную, а в сути своей таило угрозу и гибель всем, особенно финнам. И сами они так и смотрят, где бы скорей проявить свое коварство. Не далее как полчаса назад я получил тому новое доказательство.