Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) - [5]

Шрифт
Интервал

отца себе и господина»), и, по-видимому, планирует новое креще­ние Литвы — уже по православному обряду. В 1265 г. он просит псковичей прислать к нему священников, знако­мых с литовскими обычаями. Но в 1266 г. там утвердился Довмонт, и мысль о церковном сотрудничестве с пскови­чами была, по-видимому, Войшелком отброшена.

Литовскому князю удалось восстановить свой сюзере­нитет над Витебском, Полоцком (там правили то литовс­кие, то западнорусские князья). Своим наследником без­детный Войшелк назначил зятя Шварна. После смерти Шварна на ту же роль претендовал его брат Лев Данило­вич. Войшелк этому воспротивился, и тогда галицкий князь весной 1267 г., вызвав литовского государя для переговоров, вероломно убил его.

Ближайшее будущее показало, что балто-славянское государство, сложившееся в Западной Руси и Литве, пред­ставляет собой вполне жизнеспособный и устойчивый организм, способный преодолеть династический кризис. Но со смертью Войшелка с политической арены Великого княжества сошел единственный человек, способный в тот момент осуществить крещение Литвы по православному обряду, а следовательно, преодолеть религиозно-нацио­нальный дуализм, свойственный этому государству с мо­мента его создания.

Впрочем, само по себе сохранение коренной Литвой и Жмудью язычества лишь в слабой степени влияло на внутреннюю политику государства. Поклоняясь в Литве священным дубравам и принося жертвы Перуну, на русских землях литовские князья окружали заботой православную церковь. Более высокий уровень развития феодальных отношений, характерный для славянских земель, традиции древнерусской культуры позволили им не только полно­стью сохранить свою самобытность, но и оказать весьма существенное влияние на строй коренной Литвы. Если ордынцы несли в завоеванные страны свою систему управ­ления и эксплуатации, безжалостно уродуя местные обще­ственные структуры, чтобы приспособить их для нужд своей империи, то литовские князья вели себя в русских княжест­вах так же, как в свое время варяги: принимали местные обычаи, управляли «по старине», сохраняли сложившуюся ранее систему собственности. Литовские феодалы усваива­ли язык и письменность восточных славян; постепенная славянизация коренных литовских земель, продолжавшая­ся в течение нескольких столетий, все больше ограничивала ареал распространения литовского языка (хотя Жмудь этим процессом была затронута слабо). Именно язык восточнославянского населения этого государства стал официальным (фактически государственным) языком, со­хранив этот статус до конца XVII в. Все это закономерно предопределило отмеченное выше отношение к Великому княжеству его восточнославянского населения: оно с тем же правом, что и литовцы, считало это государство своим.

Нельзя, однако, отрицать, что именно динамичный литовский элемент (в частности, пополнявшее княжеские дружины свободное крестьянство) способствовал активи­зации западнорусского боярства, его непосредственному участию в осуществлении литовской политической про­граммы. Стремление литовских князей расширить свои владения объективно отвечало реальному стремлению восточнославянских земель к объединению. Поэтому в данном регионе литовские князья взяли на себя функ­цию, в других частях Руси выполняемую тамошними Рюриковичами.

Подобная задача была поставлена уже Миндовгом и Войшелком. При их преемниках, несмотря на междо­усобицы, расширение связей Литвы с другими русскими землями, утверждение литовских князей в различных цен­трах Западной Руси готовило почву для будущей кон­солидации. Осуществление этой объединительной про­граммы в широких масштабах связано с именем великого князя Гедимина (1315—1341).

Составленное в Московской Руси «Сказание о князьях Владимирских» называет Гедимина бывшим конюхом князя Витенеса. Витенес якобы был убит громом, а жени­вшийся на его вдове Гедимин захватил власть над Лит­вой и Западной Русью, незаконно присвоив дань, кото­рую он собирал с этих земель для московского князя. Эта колоритная легенда отразилась и в литовских хрониках XVI в., приписывающих Гедимину убийство Витенеса. Большинство историков, впрочем, считает ее позднейшей выдумкой (с целью дискредитировать литовскую дина­стию, представив Гедиминовичей узурпаторами власти). Некоторые летописи называют Гедимина сыном Витене­са, но, вероятнее всего, они были братьями.

Гедимин царствовал четверть века, раздвинув далеко на юг и восток границы своей державы. В те годы мо­сковские и тверские князья, оспаривая в Орде Владимирс­кое великое княжение, еще не помышляли о решительной схватке с ней. Именно Великое княжество Литовское и Русское стало при Гедимине центром антиордынской борьбы; опираясь на его поддержку, западнорусские зем­ли надеялись сбросить ненавистное иго. В 30-е годы XIV в. заключил с Гедимином договор о взаимной помощи смоленский князь Иван Александрович, признавший себя «младшим братом», т. е. вассалом, литовского государя. Разгневанный этим союзом хан Узбек в 1339 г. послал на Смоленск свою рать с Тавлубием-мурзой. Участвовал в этом походе и московский князь Иван Калита. Встретив мужественное сопротивление смолян, поддержанных ли­товцами, их враги «стояша ратию оугороде не много дни, а города не взяша». После этого Орда должна была смириться с отказом Смоленска платить дань. Как пишет местный историк Д. И. Маковский, «с этого момента... Смоленск не знал татарского ига». С потерей ханом власти над Смоленщиной был положен окончательный предел распространению власти Золотой Орды на запад­ных русских землях.


Еще от автора Станислав Владимирович Думин
Звезда путеводная

Повесть о Кондратии Рылееве.


Рекомендуем почитать
Иррациональное в русской культуре. Сборник статей

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.


Искренность после коммунизма. Культурная история

Новая искренность стала глобальным культурным феноменом вскоре после краха коммунистической системы. Ее влияние ощущается в литературе и журналистике, искусстве и дизайне, моде и кино, рекламе и архитектуре. В своей книге историк культуры Эллен Руттен прослеживает, как зарождается и проникает в общественную жизнь новая риторика прямого социального высказывания с характерным для нее сложным сочетанием предельной честности и иронической словесной игры. Анализируя этот мощный тренд, берущий истоки в позднесоветской России, автор поднимает важную тему трансформации идентичности в посткоммунистическом, постмодернистском и постдигитальном мире.


Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш

В книге рассматривается столетний период сибирской истории (1580–1680-е годы), когда хан Кучум, а затем его дети и внуки вели борьбу за возвращение власти над Сибирским ханством. Впервые подробно исследуются условия жизни хана и царевичей в степном изгнании, их коалиции с соседними правителями, прежде всего калмыцкими. Большое внимание уделено отношениям Кучума и Кучумовичей с их бывшими подданными — сибирскими татарами и башкирами. Описываются многолетние усилия московской дипломатии по переманиванию сибирских династов под власть русского «белого царя».


Православная Церковь Чешских земель и Словакии и Русская Церковь в XX веке. История взаимоотношений

Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.


Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Н.Ф. Дубровин – историк, академик, генерал. Он занимает особое место среди военных историков второй половины XIX века. По существу, он не примкнул ни к одному из течений, определившихся в военно-исторической науке того времени. Круг интересов ученого был весьма обширен. Данный исторический труд автора рассказывает о событиях, произошедших в России в 1773–1774 годах и известных нам под названием «Пугачевщина». Дубровин изучил колоссальное количество материалов, хранящихся в архивах Петербурга и Москвы и документы из частных архивов.


Французские хронисты XIV в. как историки своего времени

В монографии рассматриваются произведения французских хронистов XIV в., в творчестве которых отразились взгляды различных социальных группировок. Автор исследует три основных направления во французской историографии XIV в., определяемых интересами дворянства, городского патрициата и крестьянско-плебейских масс. Исследование основано на хрониках, а также на обширном документальном материале, произведениях поэзии и т. д. В книгу включены многочисленные отрывки из наиболее крупных французских хроник.