Другая музыка нужна - [207]

— Нет еще ответа от короля?

— Нет, но он может прибыть.

Пишту Фицека и Понграца-отца не впустили в казарму. Они ожидали у ворот, где выстроились рядовые резервного батальона. Батальон выстроился в две колонны, на расстоянии десяти метров между собой. Здесь и встала, образуя каре, расстреливающая команда. Пришел священник, облачился в церковную одежду и с распятием в руке проследовал в казарму. Несколько минут спустя оттуда вышел приговоренный в сопровождении шести конвоиров с примкнутыми штыками. Их провожал поп с распятием. Командовал капитан.

— Полувзвод, смирно! Полувзвод, на плечо!

Руки Иеремии освободили от наручников. Уже почти обеспамятевшего человека поставили в середину каре. Рядом с ним стал священник. Старший надзиратель из Пешта доложил военному прокурору, что приговоренный передан экзекуторам.

«Конвой, вольно!» — послышалась команда, и конвоиры, привезшие приговоренного из Пешта, бросились в казарму, быстро сложили оружие и торопливо вышли, стараясь бегом нагнать расстреливающую команду.

Длинная колонна во главе с капитаном и с расстреливающей командой направилась в Рудольфовскую кавалерийскую казарму. Идти нужно было около километра. Бледное лицо Иеремии стало огненно-красного цвета. Он то и дело поглядывал на отца, еще чаще на Пишту, и взгляд его говорил: «Неужто вы позволите меня убить?..»

Процессия завернула к кавалерийской казарме. В самом конце двора вокруг открытого манежа собралось уже около тысячи солдат — весь Кечкеметский гарнизон. На огромном пустыре солдатская процессия образовала громадный четырехугольник. Посередине встали четыре солдата. Им надлежало привести приговор в исполнение.

Подписали протокол. Зазвучали трубы: «Смирно! Смирно!» Военный прокурор прочел приговор. Его зычный голос слышен был и тем солдатам, что стояли совсем далеко:

— «От имени его величества короля! Иеремию Понграца, уроженца Олайоша, вероисповедания католического, подмастерья маляра, солдата 30-го гонведского пехотного полка, который раненым дезертировал, будапештский военный трибунал признал виновным. На основании 194-го параграфа военного уголовного кодекса он приговаривается к расстрелу». Господин капитан, — обратился прокурор к командиру полувзвода, — передаю вам приговоренного.

Раскрылось каре расстреливающей команды.

Иеремия, растерянный, озирался вокруг: столько народу, столько солдат! Он искал глазами поручика-адвоката, отца, Пишту. Где они?..

— Есть у вас какое-нибудь желание? — тихо обратился к нему командир полувзвода.

Иеремия утер вспотевший лоб. Он понял вдруг, что настал его последний час. Парень всхлипнул и, умоляюще сложив руки, закричал, обращаясь к капитану:

— Только не расстреливайте, пожалуйста!.. Я все сделаю… Я буду вести себя хорошо…

— Какое у вас последнее желание? — еще тише повторил капитан.

— Господин капитан, — проговорил Иеремия, уже рыдая. — Пожалуйста, не расстреливайте меня, я честно буду служить.

— Кто тебе завяжет глаза?

Иеремия стоял, с мольбой сложив руки, смотрел на капитана и не отвечал.

— Я спрашиваю, — повторил капитан, — нет ли у тебя здесь близкого человека, который завязал бы тебе глаза?

— Иштван Фицек, — промолвил Иеремия.

Крикнули Пишту. Он подошел. Иеремия обнял его и, уже совсем видно обезумев, шепнул:

— Пишта, скажи королю… Ты ведь ковал ему орлов…

В эту страшную минуту бедный Иеремия вспомнил давние россказни Пишты о двуглавых и восемнадцатиглавых орлах и потому, очевидно, позвал не отца, не адвоката, а Пишту.

— Скажи королю…

Пишту оттащили. Священник поднес распятие к губам Иеремии. Парень вцепился в него зубами так, что пришлось силой выдергивать распятие.

— На колени! — крикнул капитан.

Иеремия бросился на землю. Оказавшийся поблизости старший надзиратель подошел к нему, поднял и поставил на колени. Иеремия снова бросился на землю.

— Ну, не надо дурить, — сказал старший надзиратель парню, который бился на земле, и в голосе его послышалась даже нежность, словно он напоминал ему: «Ведь мы же старые знакомые, мы ведь из Будапешта ехали вместе».

Но Иеремия не слушался. Снова бросился на землю и закричал:

— Пишта!..

Тогда по знаку капитана из строя вышло четверо солдат, остановились перед приговоренным, подняли ружья и наставили на него. Сабля капитана опустилась, и в тот же миг раздалось четыре выстрела.

Приговоренный до последнего мгновенья с воплями метался по земле, а в момент выстрела, будто его ударили, вздрогнул и вытянулся. И больше не издал ни звука, не сделал ни одного движения.

Из головы его толстой струей хлынула кровь.

Капитан истерически звал доктора, который по закону обязан был установить смерть. Подбежал полковой врач, схватил руку казненного, нащупывая пульс, но никак не мог установить, бьется его сердце или нет. Беспомощно посмотрел на капитана. Тогда снова вышли те же четыре солдата, подняли тело, посадили его и по новому взмаху сабли пустили четыре пули в мертвого Иеремию.

Полковой врач объявил:

— Умер.

Капитан доложил:

— Господин полковник, приговор приведен в исполнение.

И тогда священник, повернувшись к строю солдат, произнес:

— Мы стоим у тела неверного бойца. Пусть его участь послужит уроком… Простим ему и мы, как простит его царь небесный.