Другая другая Россия - [53]

На слове «салал» я делаю кислое лицо. Владимир продолжает вскрывать коробки и показывать их содержимое, не выпуская из бриллиантовых пальцев дымящуюся сигарету. Цветы спят, прислонившись друг к другу замерзшими головками. Или они давно умерли. И я думаю, будь я цветком, и не умри от холода, то точно умерла бы от прикосновений Владимира.

— Оралия, белграс, лаванда, лизиантус, маргаритки… — продолжает он, предлагая товар Олесе.

Я по другому представляла базу. Мне казалось, я войду в просторное, заполненное белым светом помещение, и увижу цветы, гордо поднимающие головки на стремящихся к свету стеблях. Подумав, я понимаю, что такого в Москве и быть не может, ведь цветы привозят в основном из Голландии, и они, вот в таком замороженном состоянии, путешествуют в грузовиках или самолетах, лежа в картонных гробах. Потом, застывшие, они попадают к Владимирам, от него — к перекупщикам, говорящим по-русски с акцентом, потом в салон или киоск, а из киоска — к нам в вазу. И в этом пункте последнего назначения стоят слишком мало для того, чтобы успеть отогреться, отпиться и отойти от прикосновений людей, которые их не любят.

— А документы? — спрашивает Олеся. — У вас с сертификацией все в порядке?

С документами у Владимира все в порядке. На каждую коробку — по бумажке. Олеся заказывает у него цветы, а я учусь, как это делать. Владимир, не выпуская сигарету, обещает доставку. Он проводит нас в кабинет, заполнить бумажки. На столе нет компьютера. На полке — портрет Медведева. У помощницы Владимира — зрелой женщины с крутой химией на голове — звонит телефон. Она долго не отвечает, и минуту мы слушаем, как Zaz поет хриплым голосом на французском: «Я хочу любви и хорошего настроения. Ваши деньги не принесут мне радости. Я хочу остановить руку, сжимающую мне сердце…».

Мне кажется, что это поют цветы из своих холодных коробок, и хочется отнять их всех у Владимира и бросить в Москву реку.

— А почему вы стали флористом? — спрашиваю Олесю, когда «Бутоньерка» выруливает с Киевского вокзала.

Она окидывает меня смеющимся взглядом.

— Я с детства мечтала о цветочной лавке, — говорит она, — представляла себя в ней, среди цветов. Но моя мечта еще не сбылась. Она сбудется, когда я открою еще три салона, и один из них будет представительским — люди смогут в него прийти, посидеть, пройти мастер-классы…

— А им не больно?

— Кому?

— Цветам…

— Нет, они спят и ничего не чувствуют… А потом просыпаются. Это как человек на морозе. А потом зайдет в помещение, отогреется, раскроется, и даже будет пахнуть по-другому.

Сегодня я с обеда до вечера, и у нас клиент — гомосексуалист. Он заказывает букет другому гомосексуалисту. По нему не очень заметно, что он гомосексуалист, но слова «партнер», «роскошный», «букет» и «стилист-парикмахер», сопровождаемые жеманной улыбкой и лукавым взглядом, его выдают.

— И что нам теперь, собрать ему женский букет? — спрашиваю я, и Таня тяжело вздыхает. Если я вчера была тупой, то сегодня — еще тупее.

— В букетах для гомосексуалиста все равно нужно подчеркнуть его мужское начало. Они, конечно, любят розы — бордовые и открытые, потому что в них… ну… совсем нет девчачьей застенчивости. Открытая бордовая роза, она какая-то… смелая… Но форма букета должна быть вытянутой, а не круглой. Мужчине круглый букет не подаришь. Ну, вот взять, например, стрелицу…

Таня заходит в холодильник и вынимает из продолговатой вазы длинный зеленый стебель с головкой, похожей на доисторическую рептилию, из зеленой шкурки которой проглядывает алая мякоть лепестков.

— Совершенно мужской цветок, — говорит она. — А к ней можно уже всякие нежные выбросы подпустить, ниспадения или завихрения. Например, орхидею…

В салон вносится молодой человек лет двадцати пяти.

— Для тещи! — быстро выдыхает он.

— Для те-е-щи? — неопределенно переспрашивает Таня.

— Для любимой тещи, — уточняет он.

Таня выясняет, что теща — активная и любит все оригинальное и «желтенькое». Для любимой тещи собирается букет из подсолнухов с яблочками из папье-маше. Молодой человек смотрит на букет умильно, словно он и есть цветочное воплощение тещи. Осторожно принимает его из Таниных рук, будто не верит, что счастье нести этот букет выпало именно ему.

— Сначала надо реакцию человека проверить, узнать, как он к теще относится, — шепчет Таня, когда клиент, расплывшись в сентиментальности, выходит из салона.

— Девушки! Быстро-быстро! — в салон вносится еще один молодой человек, чуть не сбивая того, что с подсолнечным букетом. — Она уходит! Быстрее же!

Оглядываюсь по сторонам, в поисках той, которая уходит, и кого мы, видимо, должны поймать.

— Розу, давайте же розу! — кудахчет молодой человек. — С девушкой хочу познакомиться. Вон она — пошла-пошла.

— Какую розу? — спокойно спрашивает Таня.

— Да самую дешевую!

Таня достает розу из вазы с отходами — пожухшими, не купленными в срок цветами. Он хватает розу, быстро расплачивается и убегает за незнакомкой.

Я гляжу ему в след и, кажется, у меня на лице впервые за два дня — неподдельно умильное выражение. Пальцами прикасаюсь к головкам роз, стоящим в вазах с отходами. Мы только что спасли одну из них. Они открытые, влажные и нежные, хочется, наклониться и поцеловать их в самое сердце. Цветы — это поцелуй. Недолгий, но живой и настоящий. И не стоит расстраиваться, что они быстро вянут. Поцелуи ведь тоже нельзя законсервировать и хранить всю жизнь.