Другая - [16]

Я показываю в сторону гавани, на видные даже отсюда оранжевые огни, на прожектора, освещающие пустынные набережные.

– Иногда я думаю, что мне следовало бы устроиться на корабль, как Харри Мартинсону, – говорю я. – И вытаскивать кабели со дна Атлантики.

Алекс неотрывно смотрит мне в глаза, не давая отвести взгляд. Я думаю, что глаза у нее магнетические, что в моем нетрезвом состоянии кажется правдоподобным.

– Кончай, – велит она.

– Что значит – кончай? – спрашиваю я наполовину с возмущением, наполовину с любопытством по поводу того, что она мне возражает.

– Займись лучше чем-нибудь настоящим, – говорит она. – Напиши книгу. Просто сядь и напиши. Или сделай что-нибудь, о чем сможешь написать книгу. Хватит попусту мечтать.

Она протягивает мне бутылку игристого вина, которую стащила из холодильника у организатора вечеринки – я так и не поняла, мужчина это или женщина. Я делаю несколько глотков из горлышка, но набираю в рот слишком много, и у меня по подбородку, шее и груди течет вино. Алекс смеется. Потом наклоняется вперед, проводит пальцем по ручейку вина на моей коже, сует палец в рот и облизывает его.

Заметив мое смущение, она довольно улыбается.

– Ты такая невинная, – произносит она.

– Вовсе нет, – возражаю я.

– Чем же ты занимаешься, раз ты не невинная? – спрашивает она. Взгляд у нее задиристый. Я ощущаю, как у меня вспыхивают щеки, возможно от стыда, поскольку она заставляет меня чувствовать себя наивной, но в то же время от восхищения тем, что ее, похоже, интересует, что я делаю и чем мне следовало бы заниматься.

– У меня есть любовник, – говорю я.

– Что еще за любовник?

– Настоящий любовник. Не парень, с которым я просто сплю, а настоящий… мужчина. Почти как в кино, он намного старше меня… и женат.

Алекс явно оценила. Ее улыбка заставляет меня подумать, что она мне нравится и я хочу познакомиться с ней ближе, что мне давно следовало бы познакомиться с кем-нибудь таким, как она.

Внезапно на террасу вываливается парень такого вида, будто он еще учится в гимназии, и, пошатываясь, хватается за перила рядом с Алекс.

– Ты нам мешаешь, – строго говорит ему она.

– Я, черт подери, здесь живу, – парирует он.

Мы обе хохочем. От растерянности он злится, но Алекс угощает парня его же собственным вином до тех пор, пока он снова не веселеет, не обнимает нас обеих за плечи и говорит, что мы самые красивые девушки, когда-либо бывавшие у него дома, мы опять смеемся, и я думаю, что теперь все наконец будет по-другому.

Потом мозг словно бы дает мне разрешение подумать о Карле. Сначала меня раздражает, что мне снова требуется чье-то благословение, ведь теперь у меня есть Алекс. Однако затем раздражение вытесняется другими мыслями, более сильными, которые вырываются, будто рухнула запруда, как уносящий меня с собой поток. Моим телом завладевает тяжелое ощущение возбуждения, заполняя все мысли. Я думаю о Карле на работе, когда стою возле огромной посудомоечной машины, загружая поднос за подносом грязной посуды, когда я вытираю стол за столом в зале, когда отскребаю, вычищаю и протираю тепловые прилавки, тепловые шкафы и тепловые тележки.

Стоя возле посудомоечной машины, я представляю себе его руки на моем теле, думаю, что он стоит позади меня, закрываю глаза и воображаю, как его руки ощупывают меня под одеждой, как будет ощущаться его первое прикосновение к моей коже. Запах сырости в моечной становится как бы частью фантазии и под конец настолько тесно связывается с Карлом, что начинает казаться эротичным, и каждый раз, когда захожу в эту комнату и ощущаю запах сырости, у меня по телу быстро пробегает волна возбуждения и в поднимающемся от посудомоечной машины паре мне видится его рука, накрывающая мою руку или лежащая у меня на бедре, видится, как он целует меня.

Он стоит перед киоском возле крутящихся дверей вестибюля, я замечаю его, едва начав спускаться по лестнице. Меня он видит прежде, чем я успеваю дойти до низа, и рассматривает, пока я пересекаю вестибюль. Я смущаюсь, не знаю, куда девать глаза, боюсь споткнуться. Думаю, что надо было накрасить губы.

– Здравствуйте, – говорит он, когда я подхожу к нему.

– Здравствуйте.

– Ну и погода!

На улице продолжается дождь, шедший всю вторую половину дня. Он хлещет по большим окнам столовой, громко стучит непрекращающейся барабанной дробью по внешним подоконникам. Пол в вестибюле мокрый и грязный, парковку снаружи почти размыло ливнем. Кусты на клумбах по другую сторону стекол теперь почти голые, несколько ярко-красных листочков прижимаются к черным веткам, с них течет и капает.

– Я все-таки рада, что пока держится плюсовая температура, – говорю я.

Он смотрит на меня с любопытством, будто я сказала что-то интересное. Потом разворачивается и направляется к выходу. Я не трогаюсь с места, поскольку не понимаю, действительно ли он ждал меня, или кого-то другого, или вообще не ждал, надо ли мне остаться или следовать за ним. Сделав всего несколько шагов, он оборачивается.

– Вы идете?

– Ага, я…

– Я видел вас утром, – выходя в дверь впереди меня, говорит он. – Япроходил мимо столовой. Поэтому знал, что вы сегодня работаете.