Другая Белая - [40]
— Чему улыбаешься? — Дэвид вошел в спальню. Повертелась перед ним — одобрил.
— Дэвид, нас пригласили вместе, и смокинг у тебя есть, и галстук-бабочка.
— Ты же знаешь, у меня завтра с раннего утра до позднего вечера все по часам расписано.
На следующий день, ближе к вечеру, к дому подъехал огромный серебристый мерседес. Из окна машины приветливо махала рукой Айгуль — она была в чем-то красном и сверкающем. Они с мужем сидели на заднем сиденье, переднее предназначалось для Марины. «Только бы успеть до прихода Дэвида» — Марина судорожно пыталась надеть плащ и никак не могла попасть в рукав. Наконец справилась и выскочила на улицу. По закону подлости к дому подъехал Дэвид. Одновременно с этим из мерседеса вышел высокий джентльмен в фуражке. Со страху Марина подумала — генерал, но «генерал» оказался водителем. Он открыл перед ней дверцу машины. Последнее, что она видела, была надменная усмешка Дэвида. «Господи, как же нехорошо все вышло. Этот эпизод явно не пойдет на пользу семейной жизни», — Марина чуть не плакала. Но Айгуль защебетала, и, как Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром», Марина приказала себе: «Я подумаю об этом завтра. Сейчас — off we до![75]».
Вечер проходил в одном из старинных лондонских отелей. Когда вошла, от сияния и яркости зарябило в глазах. Сверкали огромные старинные люстры и обнаженные плечи дам под ними. Яркими были длинные платья из синей, зеленой, даже красной тафты. Оказывается, она была в моде. Марина не покупала здесь глянцевых журналов, к которым привыкла в Москве: зачем Дэвида попусту раздражать? Вот и отстала от жизни, даже не знала, что сейчас модно, хотя всегда старалась быть в курсе.
Навстречу Марине шел сын, одетый в смокинг. Таким она его еще не видела.
— Я решил не брать на прокат, я купил этот костюм сегодня, подумал, может, я и на свадьбу его летом надену. А тебе идет, я там… подброшу тебе, наверно, недешевое.
— Все из Москвы, мой дорогой.
Он объяснил, что публика собралась на аукцион русского искусства, организованный женой его начальника. Марина оглянулась вокруг — действительно, в зале, насколько видел глаз, были расставлены, развешены, разложены музейного вида вещи. С боссом сына Биллом и его женой Мэри Марина была знакома по Москве.
[Мэри, американка, уже несколько лет жила с мужем в России и все силы отдавала работе с детскими домами. Эта изящная, образованная, очень милая женщина взвалила на свои плечи весь организационный груз по поиску предметов искусства, которые могли бы заинтересовать богатую публику, чтобы потом передать все деньги в Россию. Что еще важнее — она делала то, от чего в страхе отворачивались, чего не хотели видеть и знать многие соотечественники Марины, — не уставая, посещала детские дома, была в них «своей», дружила с детьми и воспитателями. Была «мамой» десяткам обездоленных малышей. К тому времени — почти десять лет. Она была неравнодушной — качество, от которого долго отучали и, кажется, отучили людей в России.]
Мэри не было на этом вечере: что-то случилось дома в Америке. У входа, приветствуя гостей, стоял Билл. Марина постояла какое-то время рядом с ним и с сыном, и приветствия произносились как будто и от ее имени тоже.
После аукциона был дан обед. К Марине подлетела Айгуль:
— Вы знаете, что будете сидеть за одним столом с Биллом? Вам оказана особая честь.
— Айгуль, я знаю его по Москве. Это просто старое знакомство.
— Не скажите, мы с мужем тоже знаем и его, и Мэри, но наш стол — вон там.
Айгуль показала рукой на конец зала.
Марина подумала, что все-таки это очень восточная черта — все эти церемонии, иерархия почестей и прочее, но сидеть и беседовать с Биллом, с одной стороны, и с сыном, с другой, было щедрым подарком судьбы в той уже не очень радостной для нее жизни.
На следующий день Дэвид даже не спросил ее о вчерашнем party[76]. Освободил от необходимости оправдываться и лгать, что ничего, мол, особенного там не было. Было!
После встречи с сыном и чудесного вечера настроение улучшилось: надо подступаться постепенно. А работа будет! Один раз предложили, предложат и еще. Главное — Дэвид, как его уговорить. Марина уступила, но не отступила от своей мечты-идеи. Два месяца работы помогли ей сбросить с себя долгий сон. Она выписала лондонскую газету на русском языке, глянцевый русский журнал. «Русский Лондон», оказывается, жил полнокровной жизнью. Бойкие журналистки, ее соотечественницы, наперебой соревновались в остроумии по поводу «местных аборигенов» и их обычаев, рассказывали о жизни соотечественников, как преуспевших в освоении чужеземного пространства, так и неудачников.
