Дрожь - [73]

— Я поеду вниз, — объявляю я.

— Подожди… — Кертис пытается меня остановить.

Но я хочу как можно быстрее убраться с ледника и оказаться от него подальше. И от Саскии, и от всех, кто видел, что произошло.

На мои очки падают снежинки, когда я еду в белой мгле. Я вижу сигнальные флажки разметки на этой трассе скоростного спуска. Это «черная» трасса. Я могу ориентироваться только по ним, чтобы спуститься вниз. И только благодаря им я понимаю, что двигаюсь. На трассе никого нет. Никто, кроме нас, не вышел в такую погоду. Таких дураков больше нет.

Она могла бы меня убить. Но что мне делать? Что я могу сделать?

Мои ноги дрожат в два раза сильнее обычного, когда я добираюсь до промежуточной причальной платформы. Я собралась ехать вниз в вагончике фуникулера — отсюда и до самого низа, но когда я оказываюсь здесь, это решение представляется мне признанием полного провала. И что мне в любом случае делать внизу? Мерить шагами свою крошечную квартирку? Я на взводе. Может, если я еще покатаюсь, мне удастся немного успокоиться.

Я вслепую направляюсь к «пузырю». Очереди нет, и я ныряю в пустую кабинку.

Когда дверца уже начинает закрываться, внутрь запрыгивает Кертис. Он ставит свой сноуборд рядом с моим, сбрасывает рюкзак и опускается на скамейку напротив. Я кладу руки на колени, прилагая волевые усилия, чтобы унять дрожь. Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии.

— С тобой все в порядке?

— Да.

Я рада, что на мне зеркальные очки, и он не видит моих глаз. Я отворачиваюсь к окну.

— Она зашла слишком далеко.

Я снова поворачиваюсь к Кертису. Я поражена, что он наконец открыто высказался против нее.

Он смотрит на свои ботинки для сноубординга, челюсти плотно сжаты, тело напряжено. На какое-то мгновение жалость во мне пересиливает злость. Сколько раз на протяжении его жизни сестра втягивала его в неприятные ситуации? Она и в школе была такая? Я могу представить, какой она была тогда. Красивая Стерва, Королева Шестого Класса. Девочка, в которую были влюблены все мальчики и с которой хотели дружить все девочки, потому что боялись того, что она может им устроить, если они не захотят.

Что я могу сделать? Как я могу ей отомстить, кроме как выиграть у нее на чемпионате Великобритании?

— Так помоги мне ее победить, — говорю я.

Кертис поднимает на меня глаза.

— А почему ты так этого хочешь, Милла?

Что-то заставляет меня раскрыть душу — то ли недавняя близость смерти, то ли облегчение от того, что я выжила.

— Знаешь, какой день был самым счастливым в моей жизни?

— Прошлогодний чемпионат Великобритании?

— Нет. Я упала во время предпоследнего заезда и опозорилась. И я не выиграла. Нет, самым счастливым был спортивный праздник, когда я училась в школе. Мне тогда было двенадцать лет. Я выиграла забеги на четыреста метров, на восемьсот метров, пробежала последний этап в эстафете четыре по сто, и тоже выиграла. Все в один день, одна победа за другой. А я даже не была членом школьного клуба бега. Я просто хотела выиграть больше, чем остальные девочки.

Кертис вздыхает.

— Расскажи мне, как ты выполняешь заезд, от начала и до конца.

Я собираюсь с мыслями. Это, конечно, не лучшее время, но это, может быть, мой единственный шанс.

— Значит, разгоняюсь, первым делаю бэксайд-эйр, потом фронтсайд-инди…

Я перечисляю трюк за трюком. Это не тайна: он же каждый день видит меня в хафпайпе.

— Первое, что тебе нужно, — это исправить грэбы. Ты хватаешься за ботинок.

Я опускаю голову. Нужно выполнять грэб сноуборда, а не ботинка. Ботинок — это совсем не круто.

— Ты так делаешь, когда выполняешь вращение на полтора оборота, а иногда даже и на триста шестьдесят градусов.

Кертис раскладывает по полочкам мою технику, перечисляет полдюжины вещей, которые мне нужно исправить или усовершенствовать. Я слушаю и чувствую себя подавленной. Я жалею, что у меня нет с собой ручки, чтобы все это записать. Неудивительно, что Саския меня опережает. Брент с Дейлом давали мне какие-то советы, даже Одетта кое-что подсказывала, но никто никогда не разбирал мое катание в таких деталях. Это сильный удар по моему эго.

— Брент предложил мне попробовать крипплер, — говорю я, когда Кертис замолкает.

Кертис вопросительно приподнимает брови.

— Кто-то из женщин его когда-нибудь делал? — спрашивает он.

— Не на соревнованиях.

Он ненадолго задумывается. И хмурится.

— Нет. По крайней мере, пока нет. Вначале тебе нужно упасть.

— Что?!

— Ты очень боишься падений.

Он абсолютно прав. Я боюсь. После падений ломаются кости. Из-за падений сезоны заканчиваются досрочно. И даже спонсоры от тебя отказываются. Я это знаю по собственному опыту. Но мне едва ли поможет то, что Кертис на это указывает.

И мне очень не нравится, что он это заметил.

— Я не хочу ничего сломать, когда до чемпионата Великобритании остается так мало времени.

Всего две недели!

— Да, это так. Но твой страх тебя сдерживает. Найди большой трамплин, с которого можно приземлиться в глубокий снег, и заставь себя упасть. Это не так страшно, как ты думаешь. А после этого сможешь думать о крипплерах.

Я неуверенно смотрю на него. Падать рискованно, даже если приземляешься в паудер. На чьей стороне он на самом деле? Он искренне пытается мне помочь, или братские чувства вновь одержали верх?