Дрожь - [65]
5 марта 2004 года он открыл первый в жизни кредитный счет. Нажатие кнопки «Готово» в последнем окне было как десять таблеток экстази, измельченных чайной ложкой на столе и втертых в слизистую. Как удар кулаком по губам и вспыхивающий в венах адреналин. Касаясь пальцами клавиатуры, он сделал так, что на счету какого-то человека вдруг, из ниоткуда появилось триста тысяч злотых. Он был богом и обеспечил кому-то будущее.
Полгода спустя обеспечил его и себе.
Глава двадцатая
Пахло люцерной. С неба свисал тонкий ломоть луны. Черный человек, тридцать один год назад бежавший по полям, оставляя позади Казимежа Лабендовича, отер лоб рукой и снова оглянулся. Разогревшийся за весь день воздух, казалось, лип к лицу. Он шел вдоль канавы, под высокими акациями. Вертел в руках зажигалку.
Миновал дом, в котором с открытым ртом спал Казимеж, и на этот раз ему ничего не снилось. Отсчитал шаги и сошел с дороги в поле. Достал из кармана маленькую лампадку в форме груши, поставил на землю. Присел на корточки. Ветер колыхал пламя зажигалки.
Потом стоял с закрытыми глазами и вдыхал запах медленно остывающей земли. Воспоминания все больше затуманивались. Будто кто-то водил кистью по картине, на которой не успела высохнуть краска. Он хорошо помнил лишь тело, вскрывающееся под острием ножа, и черные поблескивающие внутренности.
Плотно сжал веки и медленно покачал головой. В конце концов, развернулся и пошел обратно. Еще несколько раз оглянулся, высматривая в отдалении мерцающую свечу.
Глава двадцать первая
Он знал, что должен сделать это быстро. Никаких ожиданий, проволо́чек, никаких «может быть, завтра». Проснулся до взрыва будильника в «Нокии». Принял душ, сварил крепкий кофе и встал у окна. Согревал ладони кружкой и смотрел на простирающиеся за стеклом серые нивы спального района. Солнце неторопливо выбиралось из-за гипермаркета «Géant». Был понедельник, 15 сентября, довольно прохладно и довольно солнечно.
Повторил про себя идентификационный номер и номера четырех банковских счетов. Еще раз вспомнил корпоративную вечеринку пару месяцев назад и голос Аськи, покачивающейся над очередным коктейлем.
– Ты мне нравишься Себастьян ты нормальный только ничего не подумай я просто так у меня ведь есть парень в смысле жених но понимаешь ты как друг правда классный рада что с нами работаешь хоть есть с кем поговорить и вообще не то что например этот твой шеф такая сволочь я его не выношу а он когда-то якобы то есть говорят что якобы догома… домогался Моники из фондового отдела и она уволилась он ее типа прямо в своем кабинете ну понимаешь.
– Борус? – спросил он шепотом и опрокинул еще одну стопку.
– Ну говорю же тебе что ты не веришь Себастьян если не веришь спроси Госю все знают что Борус свинья кстати у Мирека из-за него был судебный процесс когда тот так его подставил короче сам что-то запорол с кредитом а на него свалил прикинь Себастьян о Господи ты опять наливаешь а я уже так наклюкалась.
После той тусовки он вернулся домой и долго не мог уснуть. Думал о вкусе вафельных рожков из детства, о матери и о больших деньгах. О начальнике, о кредитных счетах и о клиенте с фиктивным, вымышленным домом.
Теперь, стоя у окна, он смотрел на Познань и думал о том же. Знал, что должен сделать все быстро. Вылил остатки кофе в раковину, завязал галстук и вышел из квартиры. Спускаясь вместе с лифтом по внутренностям дома, не думал уже ни о чем.
На работе сварил второй кофе и съел купленную по дороге дрожжевую булку. Повесил пиджак на спинку стула, включил компьютер и стал ждать. Кондиционер наполнял комнату тихим шумом. Висящее за окном небо облепили тонкие облака. Галстук давил, рубашка давила, тело давило. Ждать, ждать, ждать.
Около двенадцати зазвонил телефон. Внутренний номер.
– Слушаю?
– За едой надо сбегать.
– Уже иду.
Через полчаса поставил на стол в миниатюрной кухне пенопластовый контейнер со спагетти, заглянул к начальнику и сказал, что еда на месте. Сквозь щель в двери туалета наблюдал за происходящим в коридоре. Мелькание. Борус выходит из кабинета. Достает из кармана телефон. Убирает его. Поправляет пиджак. Скрывается на лестнице.
Себастьян досчитал до десяти. Нет, до двенадцати. До пятнадцати. Досчитал до пятнадцати и вышел из туалета. Положил руку на дверную ручку. Справа. Слева. В коридоре никого. По разные стороны двери его ждали два варианта будущего. Возможно, больше. Возможно, бесконечно много вариантов.
В голове звучали слова дяди Казика: «Человек подобен механизму: в нем есть всякие вещи, воздействующие на тебя, и то, как они сложатся, определяет твое поведение. Это значит, что свободы воли не существует».
Себастьяна как будто внезапно закатали в бетон. Снаружи и внутри. Он стоял, держась за ручку, и смотрел на варианты своего будущего. Видел себя в мягком, сшитом на заказ костюме, в пахнущем кожей и лавандой автомобиле, пьяным в своей квартире, заплаканным в кровати, стоящим на коленях перед матерью, в наручниках, в джакузи, на Сейшелах, в полицейском участке, в такси, мчащемся в аэропорт Познань-Лавица, в тюремной камере с тремя лысыми мужиками, в «Боинге-787». Видел себя и в том же костюме, что сейчас, в том же галстуке, с тем же телефоном, прической, запахом парфюма, с теми же сомнениями, мечтами, колебаниями, с той же жизнью, точно такой же.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.
Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории. Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер.
Когда из дома призрения Шейкер-Хайтс при загадочных обстоятельствах исчезают двадцать шесть пожилых пациентов, Линор Бидсман еще не знает, что это первое событие в целой череде невероятных и странных происшествий, которые вскоре потрясут ее жизнь. Среди пропавших была ее прабабушка, некогда знавшая философа Людвига Витгенштейна и всю жизнь пытавшаяся донести до правнучки одну непростую истину: ее мир нереален. Но поиски родственницы – лишь одна из проблем. Психотерапевт Линор с каждым сеансом ведет себя все более пугающе, ее попугай неожиданно обретает дар невероятной говорливости, а вскоре и телевизионную славу, местный магнат вознамерился поглотить весь мир, на работе творится на стоящий бардак, а отношения с боссом, кажется, зашли в тупик.
Нортгемптон, Великобритания. Этот древний город некогда был столицей саксонских королей, подле него прошла последняя битва в Войне Алой и Белой розы, и здесь идет настоящая битва между жизнью и смертью, между временем и людьми. И на фоне этого неравного сражения разворачивается история семьи Верналлов, безумцев и святых, с которыми когда-то говорило небо. На этих страницах можно встретить древних демонов и ангелов с золотой кровью. Странники, проститутки и призраки ходят бок о бок с Оливером Кромвелем, Сэмюэлем Беккетом, Лючией Джойс, дочерью Джеймса Джойса, Буффало Биллом и многими другими реальными и вымышленными персонажами.
В недалеком будущем пациенты реабилитационной клиники Эннет-Хаус и студенты Энфилдской теннисной академии, а также правительственные агенты и члены террористической ячейки ищут мастер-копию «Бесконечной шутки», фильма, который, по слухам, настолько опасен, что любой, кто его посмотрит, умирает от блаженства. Одна из величайших книг XX века, стоящая наравне с «Улиссом» Джеймса Джойса и «Радугой тяготения» Томаса Пинчона, «Бесконечная шутка» – это одновременно черная комедия и философский роман идей, текст, который обновляет само представление о том, на что способен жанр романа.