Дрожь и оцепенение - [23]

— Если вы смотрите на мужчин так же, как на меня, их поведение легко объяснить.

Я рассмеялась.

— Не волнуйтесь, я на них вовсе не смотрю.

— Почему же они чувствуют себя неловко?

— Это естественно. Их смущает присутствие лица противоположного пола.

— И почему же вы не делаете из этого никаких выводов?

— Какой вывод я должна сделать?

— Вас там быть не должно!

— Я освобождена от работы в мужском туалете? О, спасибо!

— Я этого не говорила!

— Тогда я не понимаю.

— Когда мужчина входит, вы должны выйти и дождаться его ухода, чтобы снова зайти.

— Хорошо. Но когда я в женском туалете, я не могу знать, есть ли кто-нибудь в мужском. Если только…

— Что?

— У меня идея! Надо установить камеру в мужском туалете с экраном наблюдения в женском. Так я всегда буду знать, можно ли туда зайти!

Фубуки посмотрела на меня с ужасом:

— Камера в мужском туалете? Вы иногда думаете, о чём говорите?

— Мужчины не будут об этом знать! — продолжала я с невинным видом.

— Замолчите! Вы просто дурочка!

— Надо думать. Представьте себе, если бы вы поручили такую работу кому-то умному.

— По какому праву вы со мной пререкаетесь?

— А чем я рискую? Вы не можете меня больше понизить в должности.

Здесь я зашла слишком далеко. Я думала у моей начальницы случится инфаркт. Она пронзила меня взглядом.

— Будьте осторожны! Вы не знаете, что с вами ещё может случиться.

— Скажите мне, что.

— Берегитесь! И постарайтесь не показываться в мужском туалете, когда там кто-нибудь есть.

Она вышла, а я задумалась, была ли её угроза настоящей, или она блефовала.

Я подчинилась новому приказу, радуясь, что теперь могу реже посещать то место, где я имела тягостную привилегию узнать о том, что японский мужчина отнюдь не обладал изысканными манерами. Насколько японка боялась малейшего шума, производимого собственной персоной, настолько же мало это заботило японца самца.

Не смотря на то, что я теперь реже бывала в мужской уборной, служащие отдела молочных продуктов продолжали избегать туалета на 44 этаже.

Под давлением их шефа, бойкот продолжался. Да снизойдёт на господина Тенси вечная благодать.

По правде говоря, со времени моего назначения на этот пост, посещение туалетов на предприятии превратилось в политический акт.

Мужчина, который продолжал ходить в уборную на 44 этаже, рассуждал так: «Я во всём подчиняюсь начальству, и меня не интересует, унижают ли здесь иностранцев. Впрочем, им нечего делать в Юмимото.»

Тот, кто отказывался посещать родной туалет, считал так: «При всём моём уважении к начальству, я позволяю себе критически относиться к некоторым его решениям. Я также думаю, что было бы выгоднее использовать иностранцев на более ответственных постах, там, где они могли бы приносить пользу».

Никогда ещё отхожее место не становилось ареной столь ожесточённых идеологических споров.

У каждого в жизни однажды случается первый шок, который потом делит жизнь на «до» и «после», и одного мимолётного воспоминания о котором достаточно, чтобы снова испытать безотчётный и неизлечимый животный ужас.

Прелесть женского туалета компании Юмимото была в том, что в нём было большое застеклённое окно. В моей жизни оно занимало огромное место, я часами простаивала, прислонившись лбом к стеклу, бросаясь в пустоту. Я видела, как падает моё тело, ощущение этого падения было так сильно, что у меня кружилась голова. Именно поэтому я утверждаю, что никогда не скучала на своём рабочем месте.

Я была полностью поглощена падением, когда разразилась новая драма. Я услышала, как позади меня отворилась дверь. Это могла быть только Фубуки, однако, это был не тот быстрый и отчётливый звук, с которым моя начальница толкала калитку. И шаги, которые затем последовали, не были шагами туфель. Это был тяжёлый топот снежного человека в период гона.

Всё произошло очень быстро, и я едва успела повернуться, чтобы увидеть нависшую надо мной тушу вице-президента.

На мгновение я была ошеломлена («Боже! Мужчина — если этот жирный кусок сала можно назвать мужчиной — в дамской комнате!»), затем меня охватила паника.

Он схватил меня, как Кинг-Конг блондинку, и выволок наружу. Я была игрушкой в его руках. Мой страх достиг предела, когда я увидела, что он тащит меня в мужской туалет.

Я вспомнила угрозу Фубуки: «Вы ещё не знаете, что с вами может случиться». Она не блефовала. Настал час расплаты за мои грехи. Моё сердце замерло. Мой разум составил завещание.

Помню, я подумала: «Он изнасилует тебя и убьёт. Да, но что сначала? Хорошо бы прежде убил!»

Какой-то мужчина мыл руки. Увы, его присутствие ничего не изменило. Омоти открыл дверь одной из кабинок и толкнул меня к унитазу.

«Твой час настал», — подумала я.

А он принялся конвульсивно выкрикивать три слога. Ужас мой был так велик, что я его не понимала, но, должно быть, это было нечто вроде крика «банзай» для камикадзе во время сексуального насилия.

В безумной ярости он продолжал выкрикивать эти три звука. Внезапно, на меня снизошло просветление, и я смогла расшифровать его урчание:

— Но пепа! Но пепа!

На японо-американском это означало:

— No paper11! No paper!

Такую деликатную манеру избрал вице-президент, чтобы сказать, что в кабинке не было бумаги.