Древо света - [46]
— Где же она, твоя машина? Что-то не видать! — ястребиные глаза Петронеле шарили по двору, проникали сквозь липы на дорогу.
— А под горушкой. Зачихала — и ни с места. Потому и кричу, зову, чтобы вы проснулись. Запрягай, батя, лошадь. Лошадь-то у тебя еще есть? Ведь ни дня без лошади не жил! Правда, нынче, пожалуй, лучше вам собаку держать. Мало ли кто забредет. Бродяг хватает. Хоть разбудит вовремя!.
— Дело говоришь, Пранас. Какая без пса жизнь? Мало ли что… — схватил наживку Лауринас, на такую помощь и не рассчитывавший.
— Что-то ты, старик, не ко времени язык распустил: невестка небось в машине от страха зубами стучит! — оборвала Петронеле. Казалось, она насквозь его видит. А Балюлис суетился, взмахивал от радости руками, не знал, за что и хвататься, коль скоро пожаловал такой долгожданный гость. Эх, денек бы, другой, и мог похвастаться собачкой. Не простой — фокстерьером!
— Лошадь? Я мигом… мигом… — он исчез в темноте. Где лошадь, издали чуял. За хлевом, среди вишен зафыркал Каштан.
— Квартирантов кликни. Может, придется твою клячу толкать, — мрачно пошутила Петронеле. К радости встречи примешалась горечь.
Статкусы не ожидали, пока их пригласят. Когда глаза привыкли, поздоровались с сыном хозяев. Блеклый свет луны высветил широкое, обросшее пышной бородой лицо, утыканный здоровыми зубами рот. В этом неверном свете, да еще под взволнованные возгласы стариков, Пранас был похож па старинного конокрада, не скрывающего своих намерений. И одновременно даже на расстоянии чувствовалось исходящее от него какое-то доброе тепло, примиряющее с довольно свирепой внешностью. Больше ничего Статкусы заметить не успели. Балюлис приволок Каштана, и все, за исключением Петронеле, отправились под гору.
Невестка Балюлисов Ниёле дремала, свернувшись калачиком на заднем сиденье.
— Мне цветной сон снился. Жалко, не досмотрела! — пожаловалась она резким, рвущим тишину голосом, протягивая через опущенное стекло небольшую руку. Поблескивали синеватые птичьи ногти.
— Спасибо, невестушка, что не побрезговала, приехала, — склонился к холеной ручке Балюлис, снова позабыв, что ему надлежит делать.
— Спятил, что ли? Цепляй скорее! — заорал Пранас.
Каштан дернул, машина запрыгала-застучала по ребрам корней, по камням. Так и вползли в усадьбу — впереди лошадь, следом автомобиль.
— Ну и ну, — не могла надивиться Петронеле. — Придется, видать, тебе, Пранас, лошадь покупать, чтоб мог на своем «Москвиче» ездить.
— Говорил же, мама, ума у тебя палата. А ты? Литовским языком тебе объясняю, — рассердился сын. — У жулика купил.
— Зачем же надо у жулика? Не мог у честного человека?
— Честные люди, мама, пехом прутся.
— Пранас, Праниссимо, опять грубости? — пропела своим резким голосом Ниёле, протягивая свекрови, как цветок, свою руку.
Статкусы пожелали всем спокойной ночи и скрылись в горнице. Окна хозяев еще долго бросали в сад электрический свет, за стеной перебивали друг друга голоса. Радующийся тому, что дом пока не развалился, Пранаса… Весело, словно палочкой по забору постукивающий Балюлиса… С тяжелыми вздохами разбирающей постельное белье Петронеле; простыни, пододеяльники смотрела она на свет, как бы худые не попали. Разве сравнишь деревенскую постель с городской? Боже, боже…
— Сойдет, мама! Я привычный, да и Ниёле не принцесса — методист в Доме культуры! — успокаивал Пранас растерявшуюся мать и сам храбрился, чтобы родной дом не сдавил горло цепкими руками воспоминаний.
— Как это сойдет? Говорила старому: купи новую мебель. Механик вон югославскую приволок. Да разве купит он нужную вещь?! Собаку породистую сторговал!
— Собаку? Браво, отец! Браво! Давно следовало. Ежели утирать нос, так всем разом.
— Праниссимо, ну как ты говоришь? — вмешалась Ниёле. — Мама подумает, что мы и дома так говорим.
— Считаешь, правильно сделал? — напрашивался на похвалу Лауринас.
— Поздравляю. Другого такого батюшки во всем районе не сыщешь. Породистых собак разводить будет. Соседи от зависти сдохнут, етаритай!
— На сене-то нынче славно, Пранас! — осмелился пошутить ободренный объятиями сына Лауринас. — Глядишь, после такой ночки аист скорее прилетит.
— Спятил, батя? Я и так двоим алименты плачу. Ниёле и конфетами на сеновал не заманишь. Ей запах сена — нож острый. Аллергия, болезнь нашего века.
— Ишь, какими болезнями век кичится. Я-то в твои годы… — начал было Лауринас, но полная забот Петронеле тут же уняла его.
Старики шебуршили долго, наконец стихли, каждый в своем закутке. Статкус противился сну, будто кто велел ему бодрствовать. Свои, не чужие нагрянули, уговаривал он себя, но это не помогало. Проснувшись, не помнил, как уснул, зато не надо было гадать, что разбудило. Чиркала коса Балюлиса — пожелает невестка поднять краснощекое яблочко, а трава по пояс. Тебе-то чего волноваться? Балюлисовы детки — Балюлисовы бедки. Почему бедки? Все еще кружит голову радость, не поблекшая за ночь, — дети приехали, наконец-то приехали!
Вот они при утреннем солнце, рассеивающем таинственность ночи. Взгляды Балюлисов — и Статкусов тоже — липнут к слоняющемуся Пранасу, словно потерял он что и не находит. Вроде запропала какая-то вещица, где положил, не помнит, а спрашивать не хочется. Бродит по двору все тревожнее, то присядет, то снова вскочит, будто крапивой обстрекался. Невестка скорее нашла себе место. Потоптавшись по гумну — острые каблучки ее туфелек накололи круглых ямок, — угнездилась на скамье под кленом. С книгой в руках, предварительно расстелив на широкой доске ослепительно белый носовой платок. Все обращают внимание и на платок, и на то, как подворачивает она под себя длинные, пожалуй, слегка худоватые ножки, подпирает кулачком иссиня-белое личико. Наконец-то очутилась в затишье, откуда не удастся ее выцарапать, и сама под ногами болтаться не будет. Ее тонкие, изящно изогнутые губки кривит небрежная, как бы извиняющаяся за уход в себя улыбка. Не только запах сена, но и запахи гниющих яблок, развороченных огородных грядок, распахнутого хлева слишком грубы для ее красиво выточенного носика. Всего ей тут чересчур много — деревьев, воздуха, потемневших, невесть что помнящих бревен; и она старается ничего не касаться, даже скамьи, на которой сидит, вернее, на которую опустилась, словно редкая бабочка.
Действие романа охватывает около двадцати лет. На протяжении этого времени идет как бы проверка персонажей на прочность. Не слишком счастливая история брака Лионгины и Алоизаса перерастает в рассказ о любви, о подлинных и мнимых ценностях, а шире — о пути литовской интеллигенции.
Роман «На исходе дня» — это грустная повесть о взаимосвязанной и взаимозависимой судьбе двух очень разных семей. Автор строит повествование, смещая «временные пласты», не объясняя читателю с самого начала, как переплелись судьбы двух семей — Наримантасов и Казюкенасов, в чем не только различие, но и печальное сходство таких внешне устоявшихся, а внутренне не сложившихся судеб, какими прочными, «переплетенными» нитями связаны эти судьбы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книгу «Дорога сворачивает к нам» написал известный литовский писатель Миколас Слуцкис. Читателям знакомы многие книги этого автора. Для детей на русском языке были изданы его сборники рассказов: «Адомелис-часовой», «Аисты», «Великая борозда», «Маленький почтальон», «Как разбилось солнце». Большой отклик среди юных читателей получила повесть «Добрый дом», которая издавалась на русском языке три раза. Героиня новой повести М. Слуцкиса «Дорога сворачивает к нам» Мари́те живет в глухой деревушке, затерявшейся среди лесов и болот, вдали от большой дороги.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.