Древний Ливан - [23]

Уже в своем первом походе в Азию Аменхотеп II наводил жестокие порядки в этой области и «семь главарей, находившихся в стране Техси», убил собственной палицей. Трупы были «развешаны головой вперед на носу корабля Его Величества», переправлены в Египет и там выставлены для публичного обозрения. Возможно, в те времена и был создан рельеф, изображающий перевозку захваченного живьем сирийского мятежника, запертого в клетке на корме судна.

Подобные строгие меры осуществлялись и позднее и привели к тому, что область Техси (Техес), да и вообще вся Бекаа в период Нового царства оставалась в руках египтян. Правда, хеттский царь Мурсилис II (1331–1306) сообщает в своей молитве от чумы: «Мой отец (Шуппилулиума I) направил пешее войско и отряды боевых колесниц. Они напали на пограничную область страны Египет, на землю Амка (= Бекаа). И он послал их опять, и они напали снова».

Однако в этих своих делах, которые падают приблизительно на 1337–1335 гг. до н. э., сами хетты видели нарушение установленной по договору с Египтом границы и считали их причиной чумы, постигшей Анатолию. Эти действия не привели к перераспределению владений, хотя и вызвали опустошение Техси, тем более что уже за добрый десяток лет до этого вспыхнули споры между правителями городов данной области, открыто разжигаемые хеттами. Биери из Хаашабу, например, жаловался на Аитакаму кадешского, что тот якобы переметнулся к хеттам и предал огню города фараона. А сам Аитакама обвинял Бирявазу, правителя Убе, который будто бы отнял у истца его землю и опустошил города^{13}.

Города ливанского побережья при первых фараонах XIX династии в связи с утратой северной части равнины Элевтероса и прокладкой прибрежной тропы — надежного пути для наступления войск — попали в ситуацию, аналогичную положению Бекаа. Повеление Рамсеса II изобразить на скале у Эль-Кельб себя вместе с закованными в кандалы пленными указывает на антиегипетское сопротивление местных жителей. Скорее всего, оно было особенно сильным в окрестностях перевальных путей, до сих пор мало подверженных египетскому контролю, значение которых теперь резко возросло. Конечно, донесения о походе позволяют лишь смутно догадываться об этих затруднениях.

О реальном положении дел некоторое представление дает папирус Аиастаси I[29]. Это литературное полемическое сочинение описывает, между прочим не без некоторых преувеличений, путешествие одного махира (гонца-скорохода) из Северной Сирии в Египет.

Путь, который живо описывает автор, судя по всему, пересекал Ливан приблизительно на широте Библа. Кипарисы, дубы и кедры, «достигавшие неба», так густо покрывали здесь горы, что «небо сумрачно даже днем». Львы и другие хищные звери водились во множестве. Со всех сторон путника окружали бедуины. Повозку махира на крутых подъемах тропы приходилось подтягивать на канатах и переносить через гигантские горные потоки. В то время как утомленный гонец «с разбитостью во всем теле» проводил ночь в глубокой дремоте, его обокрали. Когда возиица это заметил, он забрал все, что оставили воры, и примкнул к кочевникам. Махир должен в одиночку тащиться своей дорогой. Особенно опасным выглядит в этом произведении переход по так называемому «тирскому проходу» через мыс Накура. Нечто подобное характерно и для перевала Хермеля, где кочевники «запрятались в кустах… их сердца недружелюбны, и лесть на них не действует».

С предостережениями этого рассказа совпадают предостережения из египетских поучений относительно профессии воина. В сирийских горах воин должен «на плечах тащить свой хлеб и воду, подобно грузу осла».

«Враг лежит, спрятавшись в кустарнике, и противник стоит готовый к бою. Воин шагает и взывает к своему богу: «Приди ко мне и спаси меня!».

Сцены в египетской гавани.

Настенная роспись из усыпальницы Кенамуна в Фивах.

Само собой разумеется, что в период 350-летнего I® египетского господства в Ливане не было постоянного состояния войны или положения, близкого к этому. Выпадали и длительные промежутки мирной жизни.

Хозяйственное бремя, связанное с сирийскими походами фараонов, в отдельных случаях было, безусловно, велико; но нужно сказать, что таких походов известно не более 60. Они могли проводиться лишь в то время, когда хозяйство, и в особенности сельское, в азиатских областях находилось в хорошем состоянии и могло обеспечить войско фараона во время похода.

Вообще размеры дани должны были держаться в рамках реальных возможностей, иначе египтяне рисковали потерять ее совсем. Несомненно, наряду с данью, существовал и нормальный торговый обмен, не считая оплачиваемых услуг и мелкой торговли между находившимися в азиатских областях египтянами и местными жителями.

Дань из переднеазиатских провинций.

Настенная роспись из усыпальницы Собекхотепа

(около 1410 до н. э.) в Фивах

Наглядное представление о торговых связях с сирийскими приморскими городами дают фрески из гробницы Кенамуна в Фивах времени XVIII династии. На них сирийские суда пришвартованы и разгружаются. Прямо на пристани возвышаются маленькие постройки. Разложенные рядом товары и весы говорят о том, что торговцы, по-видимому, торгуют «со свободного причала». Чуть поодаль у пирса идет приемка главного груза от служителя Кенамуна. Смиренные позы купцов соответствуют древнеегипетскому пониманию всякой внешней торговли как формы дани. Конечно, могло случиться, что груз порой состоял как из предметов дани, так и из купленных товаров.