Древнерусское предхристианство - [114]

На застежках кафтана Х века из кургана Гульбище под Харьковом таинство кресения изображено четырежды – в виде крестообразно расположенных охваченных пламенем кринов. Знак «перунов цвет» часто встречался на головных уборах с подчёркнутым обережным значением: воинских шлемах и женских кокошниках. В орнаментах пламевидный контур «перунова цветка» нередко скругляли, а крин превращали в крест. Этот знак использовали в домовой резьбе, ювелирных украшениях, на стенах церквей и полях икон. В средневековый период древний образ кресения ничуть не утратил влекущей силы. Его воспроизводили «горящие» купола, пламевидные навершия храмов и жилых хором. Их называли «бочками», поскольку основанием таких покрытий в деревянных церквях с древности служила плотницкая лежачая бочка, в ней точно так же, как в стоячей бочке закрепляли купол. Использование по отдельности, в чередовании и различных сочетаниях трёх священных знаков – креса, разгорающегося пламени (расцветающего крина) и кресильного костра встречается на протяжении полутора тысячелетий во множестве произведений древнерусского, народного и церковного искусства.

Сборник. Золотное шитьё, речной жемчуг, цветное стекло. Вологодская губерния. Середина XIX в.

Костровидный оберег вышит на лицевой части головного убора.

В католической церкви, в частности, у иезуитов, древний символ возрождения души в огне веры был перевёрнут и превращен в образ пылающего «Сердца Иисуса» – Cor ardens. Со временем, потеряв сакральную сущность, он принял вид значков на игральных картах и красных «сердечек» – наивно-сентиментальных свидетельств «пылкой любви».

Черты старой и новой веры соединяет мотив воскресения на золотой диадеме XII века, обычно называемой «Вознесение Александра Македонского». В средневековой Европе императора, взлетающего в небо, изображали сидящим на троне или на колеснице. На Руси этот неведомый образ ощутимо изменился. Русский перевод соответствующего сказания из «Александрии» появился лишь в середине XV века, во второй редакции «Летописца Еллинского и Римского», и потому византийская легенда была переосмыслена в «огненное восхождение» Парены – порождения Перуна. Его древнее имя к XII веку могло быть забыто, но осталось главное: костровидная форма украшения, крес и языки пламени в виде двух взлетающих грифонов под фигурой отрока, защитные кресты на его одежде, молоты-громовержцы в обеих руках, усеянные «купальскими» знаками, и корона, напоминающая три процветших крина.

Навершия полуколонок южного входа Георгиевского собора в Юрьеве-Польском.

Первая треть XIII в.

Крестовидные крины, заключенные в «пламенеющие» контуры, образуют знаки «перунов цвет».

Фрагмент росписи свода южной башни собора св. Софии. Киев. XI в.

Внутри костровидных «знаков святости» помещены изображения многолепесткового «перунова цвета» – символа возрождающейся жизни.

Барельеф южного фасада. Дмитриевский собор. Владимир. 1191 год

Так называемое «Вознесение Александра Македонского» переосмыслено и представляет собой «воскресение Парены» – земного воплощения Перуна.

На барельефе южного фасада Дмитриевского собора во Владимире (XII в.) «Вознесение Александра Македонского» также передаёт, скорее, древнерусские верования в «огненное кресение» перунова сына. Его лицо божественно-бесстрастно, тело возносится в кресильном пламени костра, языки которого намечены взлетающими грифонами и их сплетшимися хвостами. Вместо трона изображён пылающий алатырь-камень древнего святилища. Живот и предплечья Парены словно изъедены огнём, ковчежец (символ святости и нетленности) венчает голову, к которой устремляются небесные птицы-вестницы, однако в руках вместо чудотворных жезлов он держит насаженных на колья кроликов. Эта явно лишняя деталь, снижающая священность образа, свидетельствует о вероятном участии в работе иноземного мастера.

О предхристианском святилищном храме

Предположения о появлении в конце древнерусской эпохи надсвятилищных храмовых сооружений являются лишь гипотетическими, они позволяют отчасти прояснить истоки деревянного зодчества последующей поры. Несомненно, в Древней Руси возводили «сравнительно сложные дохристианские погребальные сооружения – деревянные камеры /…/», а также надмогильные «срубцы» (или «дома мертвых»), столбообразные «надмогильнички», покрытые «голбцами», а впоследствии – столбы на распутиях, называемые «пятницами».[565] Они посвящались Мокоши, затем св. Параскеве-Пятнице и кое-где сохранили свой древний вид до XX столетия. Бревенчатая изба, появившаяся у восточных славян за несколько веков до Владимирова крещения, скорее всего, никак не повлияла на возникновение предхристианских святилищных сооружений, но впоследствии стала прообразом предельно простых «закрытых храмов, имевших в своей основе клеть с двускатной, ступенчатой кровлей, иногда башнеподобной. Развитие последних форм шло, видимо, в сторону наращивания ярусов либо прирубки к основной клети дополнительных, что издавна имело место в церковном народном зодчестве России и Украины».[566]

Клетскому храму соответствовала прямоугольная римская дворцовая базилика, предопределившая начальный облик западноевропейской церковной архитектуры – образ «Божьего дома». Со временем в Византии возникли крестово-купольные храмы, и самые ранние из них были почти квадратными в плане. Иной явилась основа наиболее совершенных и ярких памятников древнерусской протоархитектуры – круговое святилище, средоточие всех обрядов и верований. Ж. Дюме-зиль объяснял различие между круглым очагом-алтарем (у древних славян и эллинов) и прямоугольным (у хеттов, древних индийцев, римлян) символикой небесного и земного огня.