Древнееврейская музыка и пение - [29]
По мнѣнію нѣкоторыхъ археологовъ эта религіозная пляска, исполненная евреями въ пустынѣ, по подражанію культамъ египетскимъ, какъ ни возставалъ противъ нея Моисей, сдѣлалась центромъ всего ветхозавѣтнаго богослуженія и его постоянной принадлежностію. Главный фактъ, приводимый въ подтвержденіе этой гипотезы, заимствуется изъ исторіи перенесенія ковчега изъ дома Аведдара[284]. Когда несли ковчегъ, говоритъ писатель 2-й кн. Самуила, Давидъ бѣжалъ въ тактъ изо всей силы предъ Іеговою[285], одѣтый въ льняный эфодъ. LXX, Вульгата и I. Флавій прибавляютъ, что ковчегъ сопровождался семью хорами. «Очевидно, говоритъ Вилькинсонъ, что пляска Давида стоитъ въ такомъ же отношеніи къ ковчегу и іудейскому культу, какъ пляска египтянъ къ тельцу и культу Озириса». Но исторія перенесенія ковчега въ полномъ своемъ видѣ, какъ она разсказана въ 6 гл. 2 кн. Самуила, не можетъ служить основаніемъ мысли Вилькинсона. Давидъ не изображаетъ никакихъ мистическихъ круговъ или пируэтовъ египетскихъ, а только въ припрыжку бѣжитъ предъ ковчегомъ. Употребленный для обозначенія движеній Давида въ еврейскомъ текстѣ глаголъ kirker употребляется у арабовъ для обозначенія бѣга дромадеровъ, которые любятъ соразмѣрять свои шаги въ тактъ музыки. Подобное выраженіе очевидно слишкомъ недостаточно, чтобы обозначать собою богослужебную пляску, нераздѣльную съ культомъ, которая необходимо предполагаетъ особенный характеръ и, слѣдовательно, особенныя выраженія, подобно тому какъ въ Египтѣ были особенные термины для храмовой пляски. Далѣе, по свидѣтельству источниковъ, пляска Давида показалась странною женѣ его Мелхолѣ, дѣлающей Давиду замѣчаніе такого рода: «вотъ какъ отличился нынѣ царь израильскій, какъ какой нибудь фигляръ»[286]. «Пусть я уничижусь, отвѣчаетъ Давидъ, но я все-таки буду играть и плясать Іеговѣ». Подобный упрекъ со стороны Мельхолы немыслимъ, если бы пляска была священною принадлежностію культа. На основаніи словъ Мельхолы нѣкоторые[287] выводили даже совершенно противоположное мнѣніе, что пляска пользовалась общимъ презрѣніемъ у іудеевъ, даже внѣ культа, хотя это положеніе не вытекаетъ изъ хода библейской рѣчи. Изъ словъ Мельхолы видно только, что въ ея глазахъ царю неприлично было въ присутствіи толпы въ торжественной процессіи производить, какъ говоритъ авторъ пола Мельхолы, des cabrioles un peu trop lestes[288]. Итакъ пляска Давида предъ ковчегомъ была личнымъ выраженіемъ живой радости и темперамента Давида и была возможна только за стѣнами храма, въ процессіяхъ, поколику онѣ были не только религіозными, но и гражданскими празднествами. Именно этотъ двойной характеръ ветхозавѣтныхъ празднествъ религіозный и гражданскій могъ служить поводомъ считать пляску, служившую собственно выраженіемъ гражданской радости, частію и религіознаго культа.
Другимъ фактомъ присутствія пляски въ ветхозавѣтномъ культѣ считаютъ древнее описаніе праздника кущей, о которомъ у евреевъ сложилась пословица: «кто не видѣлъ веселья дома Haschiavah (мѣста, гдѣ черпалась вода въ день праздника), тотъ не вкушалъ настоящей радости въ своей жизни». Вотъ какъ описываетъ талмудъ[289] это празднество. «Когда приходилъ къ концу праздникъ, всѣ собирались предъ домомъ Haschiavah; каждый несъ вѣтвь миртовую, и пальмовую, къ которымъ привязывались лимоны. Самый домъ Haschiavah представлялъ четыре канделябра 25 метровъ высоты, на вершинѣ которыхъ стояли вазы, назначенныя для жертвеннаго возліянія; это были небольшія башни или маяки, обставленные каждый четырьмя лѣстницами. Четыре молодыхъ кандидата въ священство, держа въ рукахъ сосуды съ масломъ, каждый въ пятнадцать литровъ, всходили по лѣстницамъ и выливали масло. Изъ старыхъ поясовъ священническихъ наскоро дѣлали фитили и зажигали масло. Кромѣ этихъ четырехъ большихъ огней, башни были обставлены множествомъ мелкихъ огней, такъ что во всемъ Іерусалимѣ небыло дома, который не былъ бы освѣщенъ огнемъ дома Haschiavah. Между тѣмъ начинались игры и пѣсни. Священники и левиты пѣли гимны Іеговѣ и вся толпа направлялась къ дому Іеговы. Четыре благочестивыхъ и извѣстныхъ добрыми дѣлами еврея плясали съ зажженными факелами, воспѣвая св. гимны; левиты дѣлали тоже и Іерусалимъ оглашался безпрерывно звукомъ кинноровъ, невловъ, кимваловъ, трубъ и другихъ музыкальныхъ инструментовъ. Въ моментъ, когда достигали пятнадцатой ступени лѣстницы, отдѣляющей дворъ женщинъ отъ двора мущинъ, левиты останавливались и снова пѣли. При первомъ пѣніи пѣтуховъ, два священника, стоя въ воротахъ верхнихъ, трубили въ трубы разныя священныя формулы. Затѣмъ оборачивались на минуту къ востоку, потомъ опять оборачивались къ западу съ словами: «отцы наши нѣкогда обращали спины къ дому Іеговы, а лице къ востоку, повергаясь передъ солнцемъ, но мы обращаемся къ Богу, къ Нему устремляемъ наши взоры». Въ этомъ разсказѣ много замѣчательнаго: 1) процессія совершается среди иллюминаціи; 2) народъ идетъ рядами въ двухъ отдѣльныхъ массахъ мущинъ и женщинъ, чтобы, какъ замѣчаетъ талмудъ
