Драйзер. Русский дневник - [88]

Пока мы шли по большому зданию, рассматривая нависавшие сверху краны, новые немецкие станки, изоляционные материалы и т. д., вокруг нас собралась толпа рабочих, которые хотели больше узнать об Америке. Услышав, какая там высокая заработная плата и какие хорошие бытовые условия, они вступились за своих и начали объяснять, что здесь рабочий лучше защищен, что он получает бесплатную медицинскую помощь, что дети работниц посещают ясли и т. д. Но тут выступил один рабочий, который сказал моему секретарю, что мы не должны верить тем, кто говорит будто рабочие живут хорошо, что они живут очень плохо, что у них вообще нет свободы, что они не могут открыть рот для критики и так далее. Другие рабочие были им очень недовольны, а секретарь ответила, что он-то, похоже, не побоялся высказать свою, критическую точку зрения. Когда мы уже уходили, двое рабочих догнали нас и объяснили, что этот рабочий немного не в себе. «Вы знаете, – говорили они, – в семье не без урода».

Всего в России насчитывается 27 таких заводов, все они входят в состав Государственного электротреста (ГЭТ), контролируемого правительством России. Заработная плата колеблется от 100 до 150 рублей у квалифицированных рабочих, женщины, работающие на станках сдельно, получают около 55 рублей, а более высококвалифицированные работницы – от 70 до 80 рублей. Многие из рабочих, например те, кто трудятся в литейном цехе, имеют отпуск длительностью один месяц, а раз в год завод закрывается на две недели ради общего отпуска.

Я спросил у эстонца[291], что он лично думает о советской системе и нужно ли ее будет менять с течением времени. Он уверенно ответил, что систему менять не нужно, что она – предмет постоянной заботы, что рабочие ее поддерживают и что он не видит причин, по которым ее нужно было бы изменить. Он сказал, что он не член партии и остался здесь просто потому, что удовлетворен материальными условиями и условиями работы. Он сказал, что платит 40 рублей за свою двухкомнатную квартиру, но рабочий за такую же квартиру платит, наверное, 5 рублей, потому что его заработная плата намного ниже.

С завода мы отправились в дневные ясли для детей работниц – они расположены рядом с заводской территорией. Здешние условия показались мне совершенно идеальными для детей грудного и чуть более старшего возраста, как и в образцовых яслях в Москве. Кормящие матери приходят к детям во время рабочего дня, потому что они работают шесть часов вместо восьми. Идея замечательная, но я больше не хочу смотреть ни на какие детские сады!

Вернувшись в гостиницу, мы обнаружили, что самовар все еще там, где мы его оставили. Вместе с секретарем мы сели пить теплый чай и продолжать наш бесконечный спор о том, как умный человек управляет дуболомом.

Приехал наш гид и отвез нас на выставку украинского искусства, которая экспонировалась в новом строящемся здании, где будут расположены офисы крупных правительственных промышленных трестов[292]. Сначала мы ехали на санях по узким улицам, затем по широкому бульвару и наконец по почти бескрайнему открытому пространству подъехали к новому зданию из серого камня высотой восемь или десять этажей, которое выглядело так, как будто его перенесли сюда из Нью-Йорка, на эти заснеженные равнины. Это здание производило огромное психологическое впечатление: казалось, оно символизировало собой индустриализацию России. Внутри пока не было никакого отопления, и побеленные стены блестели от инея. Каменные ступени были очень скользкими, и мой секретарь заметила, что, если она упадет и что-нибудь сломает, то мне как ее работодателю придется заплатить ей компенсацию. Но я ей напомнил, что все это время я должен платить за нее страховые взносы в отдел государственного страхования.

Сама выставка также неожиданно оказалась впечатляющей. Здесь были представлены действительно прекрасные картины и скульптуры – это было живое, молодое и сильное искусство. Мне очень понравилась маленькая картина, изображавшая насыщенными зелеными красками с вкраплением красного цвета лесной пейзаж. Художник А. Симонов[293] назвал ее «Чтение письма», поскольку маленькая фигурка в красном – это девушка в красном платье, которая сидит на поляне и читает письмо. За нее попросили 350 рублей и обещали прислать почтой детальные сведения о ней и о нескольких чашках и вазах, которые я захотел купить.

Здесь было несколько залов, посвященных архитектурным планам и чертежам строящихся в Харькове зданий, а также проектам. Этот город живет прекрасными мечтами; новое здание является только первым из числа многих, которые будут построены вокруг. Одним из них станет комплекс зданий правительственных ведомств. Чертежи всего проекта, определенно, рисуют прекрасную картину. Легко поверить, что через десять лет здесь, в Харькове, будет украинский Чикаго.

Пока мы обедали в отеле, наш гид Борис Вольский, который сам является художником, принес фотографии картин с выставки. Затем я дал ему интервью, из-за которого мы чуть не опоздали на поезд. Мы прошли, наверное, несколько миль по скользкому льду, покрывавшему платформу станции, пока добрались до нашего вагона и вскочили в него как раз вовремя. В душный вагон набилось множество людей, я чувствовал себя очень уставшим и больным, постельного белья здесь не давали, и мы провели весьма тревожную ночь – некоторое облегчение принесли лишь две бутылки нарзана, которые проводник купил во время остановки. В нашем четырехместном купе оказался пожилой мужчина, инвалид, который сразу же заговорил со мной по-немецки и долго рассказывал о своих страданиях во время революции. Он был торговцем, все потерял и теперь утверждал, что за ним и его семьей следит тайная полиция.