Драма жизни Макса Вебера - [106]

Знай только и никогда не забывай, что я глубоко принимаю Ваши отношения и что все доброе во мне радуется им!

Как всегда, твоя

Марианна

В этом удивительном письме (MWG II/10, 31) жена Макса Марианна просит у его возлюбленной Эльзы прощения за то, что ее необдуманные слова могли бы бросить какую-то тень на незамутненную чистоту их любовных отношений. Но в конечном счете ее забота не столько об отношениях Макса и Эльзы, сколько о больном и страдающем Максе. Все-таки Эльза лишь «вторая из самых любимых»! Максу она (Марианна) незадолго до этого писала: «Отделить меня от себя можешь только ты сам, и только если я замечу, что меня покинул благодатный дар хоть как-нибудь делать тебя счастливым. Только тогда я нашла бы (может быть) гордость и силу, чтобы расстаться с тобой» (MWG II/10, 32).

В ночь с 11-го на 12-е случился первый кризис. Было диагностировано воспаление легких, для ухода привлекли двух медсестер. Вебер получил уколы камфары и кислород, впал в сумеречное состояние, громко говорил что-то на немецком, английском, французском и итальянском. Марианна записала некоторые произносимые в бреду фразы: «Катон: истинное есть истина», «Ultra posse nemo obligatur» (сверх возможного никто не обязан), «Мы увидим, что получится». Он простился с Эльзой и Марианной: «Мордочка, мордочка, подойди, мне, похоже, приходит конец, я хочу сказать тебе пару стихов» (MWG II/10, 38); это были итальянские стихи, Марианна не смогла их записать. В понедельник, 14 июня, наступил коллапс. Марианна записала: «Рука распухла. Врач остается здесь. Кислород, кровопускание. Понедельник вечером… во время грозы в 6½ конец. Молния осветила его лицо» (Ibid.). На одиннадцатый день после начала болезни Макс Вебер умер.

Макс Вебер банально умер. На удивление будничная смерть после такой великолепной и сумбурной жизни.

Похороны состоялись 17 июня 1920 г. на мюнхенском Восточном кладбище. Это было огненное погребение, священник не присутствовал. Отто Баумгартен, племянник Макса Вебера, который венчал их с Марианной в 1983 г. в Эрлингхаузене, был на похоронах и утверждает, что именно Марианна была против религиозной церемонии и это было ему неприятно. «Ему было больно по причине отказа от религиозной церемонии, пренебрежения всеми обычаями» (Ibid.). Религиозную церемонию заменили ритуалом произнесения индуистских гимнов, сочиненных Рабиндранатом Тагором и вошедших в его книгу «Гитанджали». Тагор в 1913 г. получил Нобелевскую премию по литературе; сколь бы ни были ценны его творения, замена традиционного ритуала ухода стихами модного писателя говорит о проблемах со вкусом у организаторов похорон.

Поминальную речь произносил друг Вебера юрист-государствовед Карл Ротенбюхер. Затем последовали обращения ректора университета и декана, Луйо Брентано произнес слово от Баварской академии наук, затем последовали речи от Общества социальной политики, Немецкой демократической партии, Студенческого совета, затем говорили студенты и ученики. Потом к богато украшенному гробу вышла вдова… В общем, нормальные богатые профессорские похороны.

Месяцем позже, 17 июля 1920 г., на траурной церемонии гейдельбергского студенчества с поминальной речью выступил Карл Ясперс. В 1921 г. урна с прахом Вебера была перенесена на гейдельбергское Нагорное кладбище (Бергфридхоф), памятник был спроектирован архитектором Арнольдом Риккертом, сыном друга Вебера философа Генриха Риккерта. Урна находится в каменном ящике, покоящемся на погребальной колонне в греческо-этрусском стиле. На сторонах могильной колонны надписи: «Нам не найти подобного ему» и «Все преходящее – уподобленье».

Первая – из «Гамлета», акт 1, сцена 2; вторая – из заключительного стиха «Фауста» Гёте.

Post mortem (Клагес, Ясперс, Баумгартен)

Из огромного числа откликов на уход из жизни великого ученого надо упомянуть несколько, на мой взгляд, самых ярких. Сначала тот, что принадлежит члену так называемого кружка космистов, который был популярен в Швабинге в первые годы XX столетия, известному впоследствии философу Людвигу Клагесу. Это краткий, но очень выразительный отзыв, требующий при этом развернутого предисловия. По своим воззрениям Клагес был, что называется, мракобес и реакционер. Научный и технический прогресс, совершающийся усилиями разума, вел, по его мнению, не к совершенствованию человека и человечества, а, наоборот, к его гибели. В истории существовали три человеческих типа: доисторический человек, которым руководила душа, исторический, который руководствовался разумом, и постисторический. Мы завершаем эпоху исторического человека и живем в начале последней – постисторической эры, когда человек уже больше «не живой», он – «пустая маска» и «робот».

Ясно, что такой подход к истории человечества принципиально противоположен тому, который рисует либеральный Макс Вебер. Конечно, Вебер был осторожным человеком и его нельзя назвать историческим оптимистом. Он нигде не говорит, что триумф рационализма означает возникновение лучшего из возможных миров. Но все же в общем и целом Вебера можно считать одним из идеологов и защитников модерна – того, что, по Клагесу, следовало бы считать апофеозом