Драма девяносто третьего года. Часть первая - [13]

Впервые возможность ознакомиться с этой знаменитой ведомостью была предоставлена комиссарам 15 марта, после полудня, в кабинете у г-на Неккера и в присутствии г-на де Монморена.

Но, как и было условлено, комиссары ограничились изучением расходов Людовика XVI; часть ведомости, имевшая отношение к царствованию Людовика XV, была опечатана посредством бумажной ленты.

Красная книга состояла из ста двадцати двух листов и была переплетена в красный сафьян; для ее изготовления использовали голландскую бумагу превосходной выделки, произведенную на мануфактуре Д. и К. Блау. Рассматривая эту бумагу на просвет, можно было прочитать совершенно неподходящий девиз, нанесенный на нее в виде водяного знака и замаранный тем, что было написано на обеих ее сторонах:

«Pro Patria et Libertate [2] ».

Десять первых страниц заключали в себе расходы, относящиеся к царствованию Людовика XV, и, как мы уже говорили, были опечатаны; следующие тридцать две содержали расходы, приходящиеся на царствование Людовика XVI, а все остальные страницы были еще чистыми.

Первой записью, датированной 19 мая 1774 года, регистрировалась раздача двухсот тысяч ливров беднякам по случаю смерти короля Людовика XV.

Последняя запись, датированная 16 августа 1789 года, касалась суммы в семь тысяч пятьсот ливров, израсходованных на четверть пенсиона г-жи д’Оссён.

Общая сумма денежных средств, внесенных в Красную книгу, денежных средств, заимствованных — и это помимо пенсионов и апанажей короля и принцев — из королевской казны с 19 мая 1774 года по 16 августа 1789 года, достигла устрашающей величины, составив двести двадцать семь миллионов девятьсот восемьдесят пять тысяч пятьсот семнадцать ливров.

Часть этой суммы являлась долгами графа Прованского и графа д’Артуа, которые дважды оплачивал король и которые составляли в общей сложности двадцать восемь миллионов триста шестьдесят четыре тысячи двести одиннадцать ливров.

Углубляясь в эту бездну, депутаты одновременно выставили на продажу имущество духовенства, оцененное в четыреста миллионов ливров; одни только городские власти Парижа купили его на двести миллионов.

Это имущество послужило обеспечением выпуска бумажных денег, введенных Национальным собранием.

Как если бы уже всем было понятно, что будущее становится все более неясным, депутаты продолжали эмигрировать, как, со своей стороны, это делала знать. Мы уже сообщали о бегстве Лалли и Мунье. Вскоре к ним присоединился Мирабо Младший; он так торопился уехать и уехал в такой тревоге, что прихватил с собой знаменные ленты полка, которым он командовал, и потому его прозвали Рикетти-Лентой.

И потому одна из тогдашних газет, «Утренняя звезда, или Изречения госпожи Верт-Аллюр», досадует:

«Каждый день, — говорит бывшая монахиня, — какой-нибудь член Национального собрания, то ли под предлогом болезни, то ли ссылаясь на дела, просит предоставить ему отпуск. Тысяча чертей! Когда так ведут себя женщины, их называют ветреными. Женщина, которая хоть сколь-нибудь нарушит супружескую клятву, будет обесчещена по прошествии десяти месяцев, а зачастую и раньше; однако представители нации, французские законодатели, не краснеют, забывая о знаменитой клятве в Зале для игры в мяч!»

Правда, 5 июня, в то время как депутаты разбегаются, герцог Орлеанский возвращается во Францию. В тот день, когда он появляется в Национальном собрании, Байи предлагает план грандиозного празднества Всеобщей федерации, и депутаты восторженно голосуют за этот план.

Не для того ли, чтобы противостоять возвращению принца, своего врага, высокомерная Мария Антуанетта сделала шаг навстречу человеку, которого она презирает и ненавидит всеми силами души и которого зовут Мирабо?

Бедная королева! Дело в том, что народ совершенно отвернулся от нее; дело в том, что, когда в Национальном собрании стоял вопрос о том, чтобы нанести ей визит с поздравлениями по случаю Нового года, депутаты, как ей стало известно, обсуждали, как следует к ней обращаться: ваше величество, королева или просто сударыня; дело в том, что изучение Красной книги, как ей было понятно, разорвало последние связи, еще удерживавшие подле нее несколько последних сердец.

Бедная женщина! Как же велико должно было быть ее отчаяние, если она повернулась лицом к Мирабо.

Но, при всем расположении Мирабо к монархии, ибо в глубине сердца он являлся аристократом, на душе у него было неспокойно; Мирабо, которому хорошо заплатил герцог Орлеанский, полагал, что уж если продаваться королю, то продаваться следует дорого, и задумывался над тем, что в то самое время, когда двор обратился к нему со своими предложениями, этот же двор передал Национальному собранию пресловутую Красную книгу.

Разве можно было быть уверенным в том, что рано или поздно какая-нибудь Черная книга, в которую внесут его договор с монархией, не будет доверена трем комиссарам, как это только что произошло с Красной книгой?

И потому, вместо того чтобы продаваться королю, Мирабо скорее предпочел бы довериться королеве.

К тому же Мирабо начал терять свою популярность. Чтобы восстановить свое прежнее влияние на Национальное собрание, ему нужны были могучие удары тех молний, какие он один умел метать. В это время Париж был сильно озабочен вопросом о войне. Франция протянула руку помощи Бельгии, а точнее, Бельгия обратилась за помощью к Франции, и Англия встревожилась.