Дракула, любовь моя - [14]

— Но черное! Мина, это же цвет траура.

— Он очень практичен. Женщины часто выходят замуж в черном.

— Мне плевать. Мина, я не потерплю, чтобы ты надела на свадьбу что-то подобное. Белый — вот правильный выбор уже полвека, с тех пор, как королева Виктория надела белое кружево, венчаясь с принцем Альбертом.

— Да, но женщины по-прежнему любят самые разные цвета в день свадьбы.

— В журнале «Гоудиз ледиз бук» написано, что белый идет всем без исключения. Это символ чистоты, невинности девичества и незапятнанного сердца, которое невеста отдает своему избраннику. Разве ты не слышала стихи?

— Какие?

Люси продекламировала:

В белом венчаться — никогда не огорчаться.

В сером венчаться — с родными расстаться.

В черном венчаться — навек потеряться.

В красном венчаться — с жизнью прощаться.

В синем венчаться — друг за друга ручаться.

В жемчужном венчаться — в вихре умчаться.

В зеленом венчаться — людей стесняться.

В желтом венчаться — на мужа изворчаться.

В коричневом венчаться — в деревне заточаться.

В розовом венчаться — разочароваться.

— Это глупые предрассудки, — засмеялась я.

— Вовсе нет. Я уверена, к некоторым приметам следует относиться крайне серьезно, в частности, к цвету свадебного платья. Помнишь Сару Коллинз из школы? Она вышла замуж в сером — «с родными расстаться». И что бы ты думала? Через два месяца они с мужем эмигрировали в Америку! А наша дорогая подруга Кейт Рид? Она надела зеленое — «людей стесняться» — и с тех пор, как ее муж потерял все деньги в неудачном деловом предприятии, так стыдится нищеты, что перестала нам писать!

— Это просто совпадения, Люси. Уверена, что могу выйти замуж в платье любого цвета и быть счастливой.

— «В черном венчаться — навек потеряться». — Люси покачала головой, ничуть не убежденная в моей правоте.

— «Навек потеряться»? Да что это вообще значит?

— Возможно, ты уедешь далеко от дома и не сможешь вернуться, как бы сильно ни хотела. Ах! Я не переживу, если тебе придется уехать, Мина! Довольно и того, что ты поселишься в Эксетере, где мы сможем видеться всего пару раз в год. — Она повернулась ко мне с самым мрачным выражением голубых глаз и взмолилась: — Прошу, пообещай, что не выйдешь замуж в черном, Мина, не то тебе придется сожалеть об этом до конца своих дней.

Ее тревога казалась такой искренней, что я уступила:

— Посмотрим, что позволят мои сбережения, дорогая. Если мне придется шить белое платье, то оно будет совсем простое, которое я смогу носить каждый день.

Это ее несколько ободрило. Остаток пути до Уитби Люси весело болтала о своих свадебных планах, медовом месяце, новых платьях и шляпках, перестановке мебели в доме, где она будет жить с мужем, и так далее. Я была очень счастлива за нее, но эти разговоры о браке и будущих домашних хлопотах вызвали во мне небольшой укол зависти и печали. Ведь я по-прежнему не знала, где Джонатан.

В ту ночь начался кошмар.

ГЛАВА 3

Мы с Люси так устали от долгой прогулки, что прокрались в свою комнату, как только позволили приличия. Через несколько минут Люси мирно дремала в своей кровати, а я с удовольствием опустила голову на подушку, едва закрыв свой дневник.

Я уснула… или грезила наяву? Не знаю, помню лишь, что высокая фигура с красными глазами из недавнего сна снова предстала предо мной.

Из темноты донесся голос, равно непреклонный и обольстительный:

— Дорогая, скоро ты станешь моей.

Я очнулась, задыхаясь, с колотящимся сердцем. Почему мне продолжает сниться один и тот же сон… если это не явь? Что означают его слова? Чья я «дорогая»?

Я понятия не имела, сколько времени. В комнате было очень темно и удивительно тихо. Внезапно я поняла, что не слышу дыхания Люси, испугалась, нащупала спичку, зажгла огонь и… меня охватил ужас. Кровать Люси была пуста! Хуже того, ключ от нашей спальни торчал в замке, а не висел у меня на запястье.

Я вскочила с кровати и бросилась обыскивать дом, но Люси нигде не было. Более того, пока я спала, кто-то отпер входную дверь. Задыхаясь, я вернулась в нашу спальню, надела ботинки и, ради соблюдения приличий, заколола крупной английской булавкой большую тяжелую шаль на плечах. Беглая проверка одежды Люси показала, что ее пеньюар и все платья на месте. Значит, она вышла в ночь в одной лишь тонкой белой сорочке! Я в ужасе поспешила на поиски подруги.

Я пробежала по Кресент и Норт-Террас, вертя головой в надежде увидеть стройную фигурку в белом. Ночь была прохладной и ветреной, и я дрожала на бегу. Полная луна светила ярко и то и дело выглядывала в прорехи тяжелых, быстро мчащихся темных туч. На краю Западного утеса я всмотрелась в даль, опасаясь, что Люси могла отправиться на нашу излюбленную скамейку на кладбище по ту сторону гавани.

Сперва окрестности церкви Святой Марии были скрыты в тени, и я ничего не могла различить. Затем, одновременно с гулким ударом колоколов, лунный луч выхватил церковь и кладбище, и я увидела именно то, чего опасалась. Фигура в белоснежном одеянии полулежала на нашей любимой скамейке, а другая — угольно-черная — склонилась над ней.

Охваченная все возрастающим страхом, я бросилась по лестнице вниз к причалу. Город был окутан мертвой тишиной. Я не встретила ни души на своем пути мимо рыбного рынка, через мост и далее по словно бесконечной лестнице, ведущей к церкви. Расстояние было значительным, возможно, около мили. Я бежала со всех ног, но мне понадобилось время, чтобы его преодолеть. В конце подъема я ловила ртом воздух. В боку кололо, но я не сдавалась. Наконец в неярком сиянии серебристой луны я вновь увидела темноволосую фигуру, полулежащую на скамейке. Это была Люси! К моему ужасу, высокое черное… нечто по-прежнему склонялось над ней.