Драконы моря - [110]

В этом месте повествования магистр скорбно взглянул на отца Вилибальда, а тот лишь задумчиво кивнул.

— Я слышал об этой книге, — промолвил он, — и знаю, что она особенно ценится среди глупых монахов и учёных монахинь.

— Это варево Вельзевула, — сказал магистр, — и всё же оно слаще, чем мёд. Мне было трудно в совершенстве овладеть ею, ибо там было множество слов, которые не встречались ни в Евангелии, ни в Посланиях, ни у Стациуса. Но моё рвение побороло мой страх. О том, что написано в книге, я не скажу ничего, кроме того, что там есть множество подробностей, касающихся ласк, сладких запахов, причудливой музыки и всех видов чувственных удовольствий, которым предаются мужчины и женщины. Сперва я боялся, что чтение этой книги будет великим грехом, но затем я подумал (дьявол подсказывал мне), и решил, что то, что не является злом для премудрого настоятеля, не окажется грехом и для меня. Этот похотливый Овидий был великим поэтом, но полностью одержимым дьяволом, и я был удивлён, что легко запоминал его стихи, не прикладывая к этому никаких усилий. Я продолжал читать, пока не услышал шаги настоятеля. Когда он вошёл, я сразу же получил сильный удар посохом за то, что не встретил его с факелом у дома. Но я терпеливо перенёс боль, ибо в голове у меня были другие мысли. Два других раза, когда он отсутствовал, я пробирался в его келью и дочитал стихи до конца. С тех пор во мне произошли великие перемены, ибо отныне голова моя была заполнена греховными помыслами, которые складывались в весьма благозвучные стихи. Вскоре после этого, благодаря моим познаниям, я сделался магистром кафедральной семинарии, где всё у меня складывалось хорошо, пока я не получил предписание явиться к епископу. Он сообщил мне, что богатый купец Дудо из города Моастриха, человек известный своей набожностью, который пожертвовал щедрые дары церкви, просил, чтобы ему послали хорошего и учёного священника, дабы наставлять его сына в христианской добродетели и обучать его счёту и письму. Епископ избрал меня, ибо настоятель отзывался обо мне как о лучшем из молодых учителей, особенно искусном в счёте. Для того чтобы я мог справлять службу для домочадцев купца, епископ сделал меня пресвитером, разрешив принимать исповедь. Я немедленно отбыл в тот город, где меня поджидал дьявол.

Он сжал голову руками и громко застонал.

— Не так уж много мы узнали из этой истории, — промолвил Орм. — Но, быть может, далее будет лучше. Позволь нам узнать, что произошло, когда ты повстречался с дьяволом.

— Я не встречал его во плоти. — сказал магистр, — но мне и без этого от него досталось. Купец Дудо жил в большом доме у реки. Он радушно принял меня, и каждое утро и каждый вечер я справлял службу для его домочадцев. Я прилагал все усилия, дабы обучить его сына, и иногда Дудо сам заходил и слушал нас, ибо он был воистину добрым человеком и часто просил меня не пренебрегать розгой, занимаясь с его чадом. Его жену звали Алкмунда. У неё была сестра, которая жила с ними в том же доме, и эту вдову звали Апостолика. Они были обе молоды и очень красивы, но вели себя крайне скромно и целомудренно. Когда они прогуливались, они двигались медленно, опустив глаза, а в часы молитвы никто не выказывал большего рвения, чем они. Но с тех пор, как в моей душе поселился непристойный поэт Овидий, я не осмеливался слишком долго смотреть на них и не заговаривал с сёстрами. Всё было хорошо, пока купец не отправился в длительное путешествие по делам на юг, в Ломбардию. Прежде чем пуститься в путь, он исповедовался мне и дал обет, что если он возвратится целым и невредимым, то он подарит церкви щедрые дары. Кроме того, он заставил меня пообещать, что я буду молиться за него ежедневно, простился с домочадцами и отбыл на коне вместе со своими слугами. Его жена и её сестра безудержно рыдали при расставании, но, как только он уехал, их слёзы иссякли, и они принялись вести себя совсем иначе, нежели раньше. Во время домашней молитвы они были по-прежнему благочестивы и набожны, но они часто приходили послушать, когда я занимался со своим учеником, и сидели, перешёптываясь и глядя на меня. Часто они тревожились, не переутомилось ли дитя, и предлагали ему пойти и поиграть, а однажды шепнули мне, что нуждаются в моём совете по одному крайне важному делу. Они были изумлены тем, сказали они, что я столь торжественен и серьёзен, вопреки моей молодости. А госпожа Апостолика спросила, правда ли, что все молодые священники застенчивы с женщинами. Она сказала, что они с сестрой теперь обе стали безутешными вдовами, нуждающимися в проповедях и увещевании. Они сообщили мне, что хотят исповедаться прежде Пасхи, а Алкмунда спросила, имею ли я право отпускать грехи. Я ответил, что епископ даровал мне такое право, поскольку, как он пояснил, этот дом славится своей набожностью и благочестием и здесь всегда найдутся люди, которые пожелают прийти на исповедь. Услышав это, оба от радости захлопали руками; с этого времени дьявол начал искушать меня и я всё больше и больше думал об этих женщинах. Ради их доброго имени должен сказать, что Дудо строго запретил им даже прогуливаться по городу и наказал своему управляющему следить за этим. Поэтому-то они так часто и заглядывались на меня и в конце концов ввели меня в грех. Увы, я должен был быть твёрд и уклониться от их домогательств, либо хотя бы избегать их присутствия, как поступал святой Иосиф в доме Потифара. Но Иосиф никогда не читал Овидия, поэтому он был не в таком опасном положении, как я. Когда я смотрел на них, я переставал быть набожным и целомудренным человеком и становился похотливым грешником, поэтому я трепетал, когда они приближались ко мне, но не осмеливался сделать что-нибудь, ибо был молод и неискушён в подобных делах. Эти женщины были греховны, как и я, бесстыдны, и дерзости им было не занимать. Однажды ночью, когда я спал в своих покоях, женщина разбудила меня, забравшись ко мне в постель. Я не мог говорить, ибо был преисполнен радости и ужаса одновременно, а она нашёптывала мне, что началась гроза, и она боится бури. Затем она обвила меня руками и принялась неистово целовать. Вдруг сверкнула молния, и при её свете я увидел, что эта женщина была Апостолика, и хотя я тоже боялся грозы, у меня не было времени думать об этом. Некоторое время спустя, после того, как я вдоволь насладился её прелестями, что было куда лучше, чем всё то, что описывал Овидий, я услышал удар грома прямо над крышей и ужаснулся, ибо решил, что Господь собирается покарать меня. Но этого не случилось, и в следующую ночь, когда Алкмунда пришла ко мне и была столь же ласкова, как её сестра, грозы не было, а моя похоть была столь велика, что я наслаждался грехом с холодной головой и жёстким сердцем. Эти женщины обладали покладистым и нежным нравом, никогда не укоряли меня и не бранились между собой; в них не было никакого зла, кроме великой, безграничной похоти. Они не чувствовали ни страха, ни раскаяния за то, что совершили, разве только тревожились, что о происходящем догадаются слуги. Но дьявол был силён в них, ибо что может быть приятнее для него, как не падение служителя церкви? Когда наступила Пасха, все домочадцы пришли ко мне, дабы исповедоваться в грехах. Последними подошли Алкмунда и Апостолика. Робко и застенчиво они изложили мне всё, что произошло между нами, и я не мог ничего сделать, кроме как объявить им об отпущении грехов. Воистину, я совершил ужасный поступок, ибо, хоть я к этому времени и погряз в грехе, но тогда я чувствовал, что умышленно предаю Господа.