Драконьи грезы радужного цвета - [28]

— И?

— А мне-то что? Мало ли, вокруг меня слухов. Дураком был. Потому что уже через неделю ко мне всякие извращенцы повадились подкатываться. И, понимаешь, я бы мог им всем руки выкручивать, когда они меня лапали, челюсти сворачивать, когда целоваться лезли. Даже ноги ломать, когда они меня увезти куда-нибудь пытались. Но, какой тогда из меня шут?

— Действительно. Не шут, а какой-то мордоворот получается, — согласился Ставрас.

— Вот я и придумал изящный выход из положения.

— Это ты обо мне? — наконец, перестав, нервировать и без того напряженного Шельма своими губами в непосредственной близости от кожи, поднял голову Ставрас, и всмотрелся в его лицо.

Шут кивнул и отвел глаза. Помолчали. А потом Шельм тихо прошептал:

— Прости. Я же знал, что к тебе они не сунутся.

— А то, что я сам к тебе сунуться могу, ты не подумал?

— А разве ты суешься? — вскинул на него глаза тот.

— А разве нет? — снова начав медленно склоняться к нему, улыбнулся Ставрас.

— Прекрати, — устало бросил Шельм. — Ты же получил, что хотел. Может быть, хватит издеваться? Завтра тяжелый день, между прочим, а так мы с тобой оба не выспимся.

— И что же, по-твоему, я получил? — поинтересовался лекарь, замирая.

— Мое признание, — пожал плечами шут и опустил руки вдоль тела.

— Уверен, что мне было нужно именно оно?

— Уверен, — кивнул тот убежденно.

Лекарь не стал спорить. Отступил.

— А не побоишься теперь спать со мной под одним одеялом? — полюбопытствовал Ставрас, когда они уже возвращались к месту стоянки.

— Ну, что ты милый, — проворковал повеселевший шут из-за его спины. — Как я могу отказаться от сильного, мускулистого и, что не маловажно, теплого тела у меня за спиной?

— Так же, как отказался от моих поцелуев, — хмыкнул Ставрас.

— Не сравнивай, дорогой. Поцелуи — это не обязательный пункт программы.

— Ой, ли?

— Да, ладно, если тебе принципиально, могу свое одеяло достать, — сдался шут.

— Так, ты же им с Веровеком поделился.

— А у меня еще есть.

— И ты молчал?

— Ну, мне, действительно, с тобой спокойней и теплее.

— Уверен?

— Да.

— Тогда ложись.

— Есть, командир!

— И не паясничай, — потребовал Ставрас, снова обнимая улегшегося шута со спины.

— Не буду, — смилостивился тот, и добавил: — Ставрас?

— М?

— А ты расскажешь о запечатлении?

— Прямо сейчас?

— Нет. Завтра.

— Вот завтра и спросишь.

— Спрошу.

7.

С утра Ставрас поднял их ни свет, ни заря, объявив, что каждое утро теперь будет начинаться с тренировки. Шут повозмущался, но принял решение лекаря, Веровек же промолчал и, даже не позавтракав, взялся за меч, что вызвало нездоровые подозрения Шельма, о чем тот не преминул сказать, когда они трое оказались в седлах.

— Ставрас, а Ставрас, — громким шепотом протянул Ландышфуки, повернувшись к нему через плечо.

— Хм?

— А чем ты с королевичем без меня занимался?

— Мечом владеть учил? — бесхитростно отозвался тот, несколько расслабившись и потеряв бдительность после ночного выяснения отношений.

— И все? Или ты его им так основательно по башке приложил, что он теперь тих, как мышь, прикрученная кошкой к ракете фейерверка?

— Ну, у тебя и ассоциации, — проворчал Ставрас и добавил: — Чем, по-твоему, я мог с ним заниматься, пока ты там под ивой релаксировал?

— Как чем? — притворно изумился шут. — Изменять мне, конечно. — Полюбовался на вытянувшиеся лица, как королевича, ехавшего слева от них, так и Ставраса за спиной, и, закрепляя результат, произнес с проникновенным, тяжким вздохом: — Я так ревную. Вот что ты в нем только нашел, сам же еще недавно Боровком кликал.

— Так, — прорычал Ставрас ему на ухо, но продолжить не успел.

— Не впутывайте меня в свои дела! — вскричал Веровек, покраснев, как помидор, да и по фактуре (в смысле, общей округлости), не сильно от него отличаясь, и пришпорил коня. Пока Шельм и Ставрас опомнились, и Шелест, вместе с ними замерший в недоумении, снова сделал шаг по дороге, королевич ускакал от них довольно далеко.

— На дураков не обижаются! — прокричал шут ему вслед, но Веровек, оскорбленный до глубины души, даже не обернулся.

— Вот, если бы ты на самом деле дураком был, может, и не обиделся бы, — пробормотал Ставрас. — А с тобой никаких нервов не хватит.

— Да, ладно тебе, я же пошутил.

— Как видишь, дурацкая шутка.

— Я шут, мне положено… — попытался запротестовать Шельм.

— Что положено? Над друзьями издеваться?

— Он мне не друг.

— Угу. Зато кровный брат и ты с ним носишься, как курица с яйцом.

— Да, достал он меня своими комплексами. И вовсе он не толстый, так, в меру упитанный. Такие барышням даже больше нравятся, чем как я, костлявые и тощие. А он, как девушку увидит, так мямлить начинает, словно вообще немой или блаженный, даром, что королевич. Уж, каких я к нему краль только не засылал, все без толку! — на одном дыхание выпалил шут, и, только переведя дух, осознал, что выдал изумленно хлопающему глазами лекарю всю подноготную и возмутился: — И почему я тебе вечно все рассказываю?!

— Потому что…

— … дурак, — обреченно закончил за него шут.

— Нет. Потому что, кажется, начинаешь доверять.

— Вот еще! — фыркнул шут, но, как-то неестественно замер, и требовательно вопросил: — А ты мне?

— Хм, — усмехнулся Ставрас. — Посмотрим.