Дракон. Тихий Омут - [2]

По другому мнению, эти существа были адски хитроумны и изобретательны. Присвоив себе что-то однажды, они наотрез отказывались расставаться с вещью, будь она тысячу раз бесполезной. Что уж говорить о более достойных ценностях.

Золото — вот что извратило души драконов, заковав тело в панцирь, а дух в чистый кристалл алчности и себялюбия… Или все же псы, живущие инстинктами? Чувствую, эту загадку я скоро решу, и что-то подсказывало, что опыт будет не из приятных.

Скользнув по мне взглядом в последний раз, директор соблаговолил откланяться.

Оставшись в одиночестве, я расслабленно выдохнул. Опасаться не приходилось — Нортон представлял собой образчик безупречного поведения, являясь одним из уважаемых потомков основателей Тихого Омута — небольшого поселения к югу от земель дроу, где я имел несчастье пустить корни. И все же этот дроу обладал гнетущей аурой, присущей всем представителям темного племени: слабых она гнула ниже к земле, а сильных заставляла упрямо напрягать спину и поднимать подбородок. Древняя кровь наполняла темного эльфа внушительной силой, даже если закрыть глаза на тот факт, что часть ее он наверняка скрывал от любопытных глаз.

Продолжая ненавязчивое, но упорное наступление, Нортон изрядно вымотал меня за последние несколько лет. Но ответить более прямолинейно не позволяло ни хорошее воспитание ныне почивших родителей, ни статус, занимаемый дроу; мало того, что он принадлежал к одному из уважаемых родов прошлого столетия, так еще и являлся моим непосредственным начальником!

Я не сомневался, что дроу испытывает ко мне столько же «любви», как и к любому другому светлому, то есть вполне достаточно, чтобы пнуть в спину с обрыва. Но, видимо, перспектива украсить собственную постель необычным для городка трофеем могла потешить себялюбие темного и, судя по настойчивости, не давала ему покоя.

Яркий блик солнца упал на прозрачное стекло приоткрытого окна, срикошетив и ударив прямо в глаза — алый закат клубил мрачный багрянец облаков глубоко у линии горизонта, оставляя бледно-рыжие вихры пожирать остаток дня, словно пасть гигантского зверя, заглатывающая золотое тело.

«Плохой знак», — подумал я, с недовольством отмечая у себя привычку видеть предзнаменования в каждой случайной чаинке. Хотя, чего еще ждать от учителя истории из захолустного городка, собравшего под своим кровом пару тысяч заблудших душ со всех уголков света и тьмы?

Только знаки и остаются, чтобы не дать себе позеленеть от тоски и скуки, — думал я, неспешно ведя старенький автомобиль обратно к дому.

Боялся ли я чего-то не успеть в своей жизни? Больше нет.

Вдалеке мелькнул небольшой домик, укрытый старым дубом у самой кромки рощи. Скромная двухэтажная постройка уже давно держалась исключительно на сильных магических заклинаниях, наложенных отцом на подгнивавший фундамент в год, когда наша семья появилась в Тихом Омуте. Мне не было и десяти — по нашим меркам я был совсем кроха, едва научившийся говорить, когда мы обосновались в домике одного из наших предков.

До сих пор не могу понять, каким образом светлого эльфа занесло в такую дыру, да еще основанную нашими исконными врагами? Пусть времена войн меж эльфийским светом и тьмой давно канули в Лету, и все же желание деда осесть в дроуской глухомани оставалось для меня тайной, забавным историческим курьезом, не поддающимся ни логике, ни магии.

Оставив машину под обветшалым навесом, я поспешил в дом, прячась от накрапывающего вечернего дождика. Густая крона родного дуба поприветствовала меня гулким шелестом и не позволила ни единой капле проникнуть сквозь надежное укрытие. Тяжелая дверь хлопнула позади, разразившись истошным недовольным скрипом.

Я дома — хотел бы сказать я. Вот только уже несколько десятков лет некому было услышать мое приветствие.

Когда отец отошел в мир иной, мать не протянула и года, увянув, словно однолетний бутон. Превращение из прекрасной, пышущей здоровьем женщины в изможденное полупрозрачное привидение стало самым ужасным для меня временем. Мне не было так мучительно больно даже когда ушел отец…

Заварив чай, я присел за стол, уставившись в непроглядную темень за окном. Мягкое прикосновение уже родного одиночества уютно опустилось на плечи.

…Его звали Иврис, и он был гораздо старше матери, взяв ее в жены, едва она переступила весну совершеннолетия, наступавшую у нас после пятого десятка. Витая подарила мне свет. Поздний восход — так говорили у нас о детях, принесенных одним из эльфов в третьем возрасте.

Года отца представлялись последними листьями на оголенном осенью дереве — мы ожидали этого. Но то, что мать последует за ним… Конечно, она любила отца, но и меня не меньше, поэтому мы не могли поверить до последнего, что жизнь покидает ее, протягиваясь незримой нитью вслед за любимым.

Увы, доктор все подтвердил и посоветовал провести отпущенное время вместе.

За день до того, как растаяла мамина душа, она посмотрела на меня почти осознанно, словно узнала единственного, горячо любимого сына после долгих скитаний в Промежуточном мире.

— Пообещай мне, Алияс, — шелестели листья за окном, но этот голос я узнал бы из миллиона — ее голос.