Дракон и роза - [43]

До наступления полной темноты он подъехал к сбившимся в кучу хижинам. Деревня была настолько мала, что если у нее и было название, то оно было известно лишь ее жителям. На его оклик никто не ответил. Но когда он резко ударил рукояткой меча по двери, раздался сердитый голос.

– Открывай! – сказал Генрих. – Открывай, я говорю!

Дверь медленно открылась. Хорошо, что Генрих слез с лошади и сумел протиснуть свое тело в доспехах в образовавшуюся щель. В противном случае дверь захлопнулась бы снова. Как только деревенский мужик увидел, что перед ним всего лишь один человек, а не армия, способная заставить его подчиниться их воле, крестьянин не захотел впустить Генриха. Но под напором Генриха ему пришлось тут же отступить. Как только Тюдор вступил в дом, он тут же начал задыхаться от зловония. Ему снова захотелось выйти на свежий воздух. Но он передумал. Здесь, в доспехах и со своим мечом в ножнах, он был спасен от сырости и вероятности встречи с людьми из банды Глостера.

– Меня застигла в пути ночь. Я ищу кров, – тихо сказал Генрих. – Я не причиню вам зла. Ступай, накорми и напои мою лошадь. Ты будешь вознагражден.

Хмурый взгляд не обещал ни гостеприимства, ни надежды. Генрих посмотрел на дрожащий тусклый свет единственной свечи и потянулся к рукоятке меча. Хрупкая фигура мужчины отделилась от мрака и вышла.

– Чья это земля? – спросил Генрих.

Мужчина пробормотал имя, которое ни о чем не говорило Тюдору, и тогда Генрих спросил, как давно эта земля принадлежит этому землевладельцу.

– Недавно. Совсем недавно.

Генрих подцепил грубый на трех ножках стул в углу и сел, облокотясь спиной о стену. Заставить говорить этого мужика было так же трудно, как и его собаку. Но в хмурых глазах, полных отчаяния, было что-то, что вызывало любопытство у Генриха. Мужчина не голодал. Движения мальчика, ушедшего кормить лошадь, были слишком быстрыми для больного или слабого. Эти земли не были такими плодородными, как на юге, но не были они и такими плохими, как некоторые земли в Уэльсе. Поэтому, рассуждал Генрих, не так уж трудно было выжать из этих земель все необходимое для существования. Конечно, у человека может быть личное горе, но лицо мужчины выражало безысходность, а не печаль. Да и к тому же, чем больше Генрих пытался вытянуть информации из этого глупца, тем меньше времени у него оставалось на его личные опасения.

– Ваш землевладелец хороший? – спросил Генрих. Странным было услышать подобный вопрос от рыцаря в доспехах, и в глазах крестьянина загорелась искорка интереса.

– Неплохой. Но он скоро уйдет и придет другой.

– Он стар? Болен?

В ответ Генрих получил отрицательный немой кивок. Открылась дверь, задрожало пламя свечи. Генрих потянулся к своему мечу. Мужик стал судорожно глотать воздух и отпрянул назад. Оказалось, что это вернулся мальчик, и Генрих снова опустил руку, но оборонительный жест подействовал, старик придвинулся ближе, внимательно вглядываясь в бледное, уставшее лицо Генриха.

– Голоден?

Генрих молча кивнул головой. На этот раз мужик произнес что-то в полумрак позади себя. Вышла женщина с деревянной чашей и коркой хлеба в руках. Эль на дне чаши был чуть лучше воды, но Генрих пил с жадностью, а затем откусил хлеб. Это может показаться странным, но предложенное гостеприимство требовало аналогичной учтивости со стороны Генриха в силу его воспитания. В доме человека, уважившего тебя, ты должен вести с ним приятную для него беседу.

– Урожай ожидаете хороший? – спросил Генрих, отбрасывая назад свой капюшон.

Работяга пожал плечами.

– Всходы хорошие. А урожай – кто знает?

Наступила заминка, и Генрих вдруг обнаружил, что его все больше и больше интересуют чуждые ему заботы.

– Если всходы хорошие, так почему урожай может быть плохим? – спросил он.

Наступило долгое молчание; крестьянин изучал свои грубые, в шрамах руки. Затем он медленно поднял голову, словно пристальный взгляд Генриха заставил его говорить. На его лице появилась злость и горечь.

– Потому что люди, подобные вам, уничтожат урожай во время войны.

Первое, что промелькнуло в голове у Генриха, то, что рядом с деревней расположилась лагерем либо его собственная армия, либо армия Глостера. Второе – это все-таки должна быть его армия Непохоже, чтобы Глостер смог переместить такую огромную массу людей и так далеко от Лестера без шума. Его лицо выражало заинтересованность и спокойствие. И это спокойствие наконец-то развязало язык крестьянина.

– Никто так не страдает, как мы. Лорд разбирает дела и заставляет нас убирать его урожай и часть нашего урожая, которая принадлежит ему. В противном случае, он берет пенни за аренду. Священник берет свою десятую часть. Все, что остается – мое, если солдаты и их лошади не вытопчут все поле.

Тюдор прожевал хлеб и выпил еще один глоток эля. Бесполезно говорить этому человеку о замыслах или о необходимости. Он знает только свои личные потребности и ему нет дела до общего блага. Да и стоит ли объяснять ему, что одни страдают ради блага других, если эта теория была выше понимания крестьянина.

– Армии не будут сражаться здесь, – произнес, наконец, Генрих. Это было похоже на правду, если только Глостер не передвигался слишком быстро. В любом случае Генрих уже был готов предложить утешение крестьянину взамен его молчания. Он был уже не рад, что так бездумно развязал ему язык. У Генриха были беды и похуже.