Дракон должен умереть. Книга III - [25]

Джоан по-прежнему стояла спиной к нему — прямая, собранная, совершенно спокойная. Монтгомери больше не пытался встать — но королева наклонилась, схватила его за ворот и рывком подняла на ноги. Занесла руку — и тогда у Генри вырвалось:

— Джоан.

Она полуобернулась к нему — он видел щеку, уголок тонких губ.

— Я в порядке, Генри.

Она повернулась к Монтгомери и снова ударила его под дых, на этот раз сама не давая тому упасть.

Генри невольно поморщился. Первый удар он считал заслуженным — да что там, жалел, что королева успела ударить Монтгомери раньше него. Второй удар тоже можно было оправдать. Но даже без третьего можно было обойтись. В движениях Джоан была не злость, а расчетливая, изощренная жестокость, право сильного, вседозволенность власти. Смотреть на то, как сильный молодой мужчина не может сопротивляться, не может избежать унизительного избиения на глазах у всех, становилось все труднее — а Джоан и не думала останавливаться. Она наносила удары снова и снова, сильные, точные, неотвратимые… И Генри снова не выдержал:

— Джоан.

На этот раз она даже не обернулась.

— Я в порядке, — ее голос был совершенно спокойным. И это вывело Генри из себя.

— Джо!

Она все-таки повернулась, выпустив Монтгомери, который тут же упал на колени. Ее глаза были холодными — но без малейшего намека на желтизну. Обычные человеческие глаза.

Холодные, равнодушные и злые.

— Хватит, — сказал Генри тихо, вложив в одно слово, все, что он чувствовал при виде ее ледяного, совершенно чужого ему лица. Чувствовал каждый день с момента их встречи — ненависть, горечь, боль, неверие, тоску и отчаяние.

И Джоан вздрогнула. Быстро отвела взгляд к стоящему на коленях Монтгомери, который, казалось, вот-вот упадет. Генри решил было, что она снова ударит лорда — но вместо этого она вдруг резко повернулась на месте и выбежала из зала. Джоан не посмотрела на него — но теперь Генри наконец почувствовал дракона, и выругался про себя. Он хотел было побежать за ней, но понял, что все равно не успеет. Оставалось надеяться, что она найдет окно быстрее, чем превратится.

Монтгомери громко сплюнул кровь на пол. Тяжело поднялся, опираясь на руки. Выпрямился, пытаясь вернуть горделивую осанку — но сломанный нос, кровь из которого заливала рот и подбородок, сильно портил картину. Генри безучастно смотрел на него, прислушиваясь к тому, что происходило в замке. Ему показалось, что очень далеко раздался приглушенный грохот.

Монтгомери снова сплюнул кровь и внезапно прошипел, глядя на Генри в упор:

— Ферх аарит. Ферх перкан аарит.

На этот раз Генри уже никто не опередил — стража не понимала ни слова по-кресски. Монтгомери снова упал — не так эффектно, как после удара Джоан, но в его глазах читалось такое же изумление. Генри тряхнул рукой — на костяшках пальцев теперь тоже была кровь.

— Нэа ар омо каафи? — буркнул он. Монтгомери, кажется, хотел что-то ответить — но в этот раз снова в отдалении послышался грохот. Генри повернулся к Уорсингтону и Бертраму, которые все это время хранили молчание: один — мрачное, второй — равнодушное.

— Уведите его отсюда, — бросил Генри им, совершенно наплевав на то, что у него не было никакого права отдавать этот приказ. Но ему было уже все равно. Он быстро вышел из зала и направился туда, откуда доносился грохот — к королевскому кабинету.

***

В кабинете было не пусто — опустошенно. Выпотрошенные стеллажи тяжело опирались на перевернутые кресла, на полу вперемешку с книгами валялись бумаги с опрокинутых столов. В комнате было темно и холодно — одно из окон осталось распахнутым настежь.

Генри не стал звать никого из слуг. Наоборот, запер дверь изнутри, зажег свечу и начал медленно и методично наводить порядок. Окно не закрыл. Работа занимала руки — но в голове оставалось много места для мыслей, и потому Генри никак не мог не вспоминать лицо Джоан перед тем, как она убежала — в тот момент, когда, как ему показалось, она испугалась. Испугалась себя.

Ему давно нужно было поговорить с ней. Сагр сделал бы это первым делом — узнал все, что могло Джоан волновать, злить. Пугать. Узнал бы, что она чувствует и к чему совершенно равнодушна.

«Ну конечно», — мрачно усмехнулся Генри, расставляя книги по полкам и стараясь делать это по цвету, размеру и названию. — «Сагр не боялся, что она может быть равнодушной к нему. Наоборот, он бы всячески это приветствовал».

«Но ведь Сагр сам сказал, что я — ее предел», — возразил Генри сам себе.

«Это было тогда. А сейчас?»

Генри тяжело вздохнул и опустился на пол, опершись спиной об одно из перевернутых кресел. Свеча тихонько трещала — больше в комнате не было ни звука.

«Но ведь я остановил ее сейчас. И раньше».

«Я всегда мог ее остановить».

— Генри.

Он поднял глаза. Она стояла у окна, уже плотно прикрытого. Одинокой свечи, которую Генри поставил на каминной полке, не хватало для того, чтобы он смог как следует разглядеть ее лицо — но голос звучал мягко.

— Не надо больше ничего тут делать — я все уберу. Спасибо.

Он кивнул — но не встал. Вдруг накатилась жуткая усталость, и Генри понял, что больше всего на свете хотел бы остаться тут, на полу разгромленного кабинета, и никуда не уходить.