Дракон должен умереть. Книга III - [26]

Он думал, что она сама потребует от него уйти — но вместо этого Джоан подошла и опустилась на пол рядом с ним. Генри почувствовал ее плечом и вздрогнул. И только для того, чтобы не обращать внимание на эту неожиданную близость, спросил:

— Что будешь делать с Монтгомери?

— У меня немного вариантов, — ответила Джоан. — Ты ведь понимаешь, что оставлять его в живых нельзя?

— Понимаю. Я имел в виду, каким образом…

— Самым простым. Я ведь не чудовище, Генри. Ну, почти. Просто он меня разозлил, и я не сдержалась. И мне теперь очень стыдно.

— Я прекрасно тебя понимаю, — улыбнулся он.

Она внимательно посмотрела на него.

— Что за история с тобой и Гелленхортом?

Генри сухо усмехнулся:

— А что тебе успел рассказать Бертрам?

— Ничего. Заявил, что мне следует узнать это у тебя.

«Хитрый лис», — мрачно подумал Генри. Вздохнул — плечи расправились, он снова почувствовал, что она рядом, и это придало сил:

— Всю свою юность я разрывался между двумя занятиями — служением оруженосцем и изучением драконов у Сагра. На первом настаивал, разумеется, отец, на втором — мать, которая искренне считала, что умение разговаривать с драконами — куда более полезный навык для северного лорда, чем рыцарская наука. По большому счету она оказалась права, — Генри слегка улыбнулся.

— Когда мне было восемнадцать, отец внезапно скончался. Это означало, что теперь мне положено стать новым лордом Теннесси — а он, разумеется, не мог сидеть в горах, изучая драконов. Я радостно покинул Сагра, так и не закончив свое обучение — рыцарские турниры и придворная жизнь привлекали тогда куда больше, чем книги, коза и бесконечные лекции.

Джоан фыркнула.

— У меня неплохо получалось — и побеждать на турнирах, очаровывать всех при дворе. Мать как-то заметила, что мое обаяние меня однажды погубит. Как ни странно, тут она тоже оказалась права. На пятом моем турнире меня неожиданно вызвал старый лорд Гелленхорта, отец Джима и Алисии. Я сразу понял, что все дело в его дочери, и мне стало неловко — и за эту историю, и за то, что у него не было против меня никаких шансов. Мне было двадцать один, ему под пятьдесят. Но все закончилось еще печальнее. Он упал с лошади, хотя я едва коснулся его копьем — когда с него сняли шлем, он был уже мертв. Меня убеждали, что лорда хватил удар, что я был ни при чем — но я-то знал, как все было на самом деле. И семнадцатилетний Джим, который был свидетелем нашего поединка, возненавидел меня и жаждал отомстить

— А Алисия? — тихо спросила Джоан.

— Я долго не видел ее после этого. После турнира я сразу уехал в Тенгейл, а вернулся в столицу с просьбой к королю принять мой обет. Я клялся никогда больше не взять в руки оружия и не лишать жизни человека.

— Что сказал мой отец?

— Покрутил пальцем у виска и отослал подумать еще, — улыбнулся Генри. — Я вернулся полгода спустя, со слегка измененной формулой — что я откажусь только от рыцарского оружия, и что во время войны мой обет не имеет силы. Король не был в восторге — но видел, что я совершенно уверен в своем решении. С тех пор я почти не появлялся при дворе — и потому не скоро узнал, что Джим Гелленхорт мечтает вызвать меня на поединок. Но я уже принес свой обет — а ему недостаточно было просто убить меня. С тех пор он находил утешение в том, чтобы при каждой встрече доставать меня — но я научился терпеть это. И тогда поехал к Дернбийским воротам — зная, что тут я уже не смогу отойти в сторону.

Он замолчал, Джоан тоже долго ничего не говорила.

— На что же так разозлился старый лорд Гелленхорт? — спросила она наконец.

Генри поморщился. Эту часть истории ему рассказывать совершенно не хотелось.

— Я думаю, до него дошли слухи о моем романе с Алисией, — сухо ответил он.

— Слухи? — Генри слышал недоверие в голосе Джоан. Мысленно выругался.

— Она была старше меня на пару лет и очень красива. Было сложно устоять.

Джоан только хмыкнула, но Генри не рискнул на нее посмотреть.

— Спасибо за рассказ, — сказала она, однако он не услышал в голосе злости и с облегчением вздохнул. Внезапно она поднялась — плечу, возле которого она сидела, стало прохладно, и Генри подумал, какой же он несусветный идиот. Не разговаривать надо было, пока она сидела рядом. Он был уверен, что сейчас был тот самый нужный момент — и он его только что бездарно упустил.

Генри прикрыл глаза — и это оказалось ошибкой, потому что веки мгновенно отяжелели, и сознание начало проваливаться в мягкую темноту… Он заставил себя открыть глаза. Джоан внимательно смотрела на него, подсвеченная мягкими предрассветными сумерками. Усталость навалилась очередной тяжелой волной, и Генри пробормотал:

— Ты же не будешь против, если я усну здесь?

— Не буду. Но не на полу.

— Почему?

— Тебе будет неудобно.

— О нет, — возразил Генри, проваливаясь в сон. — Мне будет очень удобно…

***

Когда Бертрам вошел в кабинет, королева уже сидела за рабочим столом, а Теннесси дремал в кресле. Королева выглядела очень бледной, Теннесси — очень уставшим. Бертрам хмыкнул про себя. Ни ему, ни его людям ни разу не удалось уличить их в чем-нибудь… вообще в чем-либо, кроме очевидного доверия друг к другу, но Бертрам все равно подозревал, что не все так просто. Он не мог предположить, чтобы Теннесси был таким идиотом. Так плохо думать о людях Бертрам был не способен.