Дозоры слушают тишину - [33]
— Вот и вся история, — хмуро закончил полковник.
Да, на долю Султана выпали тяжелые испытания. Но мне почему-то верилось, что он выдержит все, что ожидает его.
…Я держу в руках высушенный цветок бессмертника и вдыхаю чуть уловимый запах солнца и степных просторов. Все-таки не случайно он назван так — бессмертник!
1962 г.
ПИСЬМО ДЕЗЕРТИРА
Давно на заставе не задерживали такого странного нарушителя, как этот парень. Светлой лунной ночью, ни от кого не прячась, он шел по дозорной тропе и тихо посвистывал. Идет человек и посвистывает себе, словно на бульваре… Когда его окликнули, он упал на колени и забормотал молитву, громко повторяя имя аллаха. А когда стали обыскивать, он поймал руку Ивана Козулина и хотел поцеловать ее. Странно…
Парня положили на землю, лицом вниз, и долго ждали, прислушиваясь к тишине. Ночь звенела цикадами; за кустами журчала река Астара; в иранском селении, на том берегу, лениво перелаивались собаки. Парень покорно лежал в траве и не произносил ни звука. Никто не шел следом за ним, все вокруг было спокойно.
Парня подняли и повели на заставу. Он шел послушно, временами останавливаясь и нетерпеливо посматривая на своих конвоиров: мол, что же вы отстаете? Словно боялся, что его вернут обратно. Чудак какой-то!
Переступив порог канцелярии, он заулыбался во всю свою физиономию, ткнул себя в грудь пальцем и громко сказал:
— Здравствуйте! Я — Аллахверды Алиев.
Он сказал это по-азербайджански, и начальник заставы, знавший азербайджанский язык, ответил ему:
— Очень приятно. Садитесь.
И указал на стул.
Аллахверды Алиев сел, приветливо улыбаясь всем, кто находился в канцелярии. На вид ему было лет двадцать. Потрепанный пиджачишко, засученные до колен штаны, босые грязные ноги. При нем не нашли ничего — ни оружия, ни документов, и начальник спросил:
— Откуда путь держим?
Аллахверды удивленно взглянул на него и ответил, что пришел с той стороны, разве это не ясно?
— Не совсем. А почему босой?
Тоже понятно! Так удобнее переходить речку.
— Ну, а зачем свистел?
О, это маленькая хитрость! Чтобы в темноте не подстрелили нечаянно советские пограничники. Начальник сдержанно усмехнулся.
— Значит, к нам на постоянное жительство?
Да, да, на жительство! Он не хочет больше жить в Иране, не может. Вот, читайте.
И Аллахверды быстро надорвал подкладку на пиджаке, извлек из его недр какие-то бумажки и протянул начальнику. Сейчас все будет понятно. Читайте.
— Что это? — спросил начальник, разглядывая бумажки, исписанные карандашом.
— Читайте, читайте! — повторил Аллахверды и обвел всех взглядом, приглашая послушать то, что было написано на этих бумажках.
Написано было по-азербайджански, и начальник сначала про себя, а потом вслух, по-русски, прочел первые строчки:
«Дорогой друг! Может быть, ты получишь это письмо, когда меня уже не будет в живых…»
Затем он читал не отрываясь, и все слушали, а парень сидел на стуле и печально смотрел в окно. Временами он что-то бормотал, словно отвечал своим мыслям. Близкие вершины гор медленно светлели в лучах зари, в окна канцелярии втекал рассвет.
«Дорогой друг, ты моложе меня на два года и еще не знаешь, что такое солдатская служба в нашей стране. А я знаю и хочу рассказать, что тебя ожидает. Пишу только правду, одну правду, перед лицом всевышнего люди не лгут.
Помнишь, полтора года назад мы шли с тобой по Казвину. Ты еще рассказывал мне, что познакомился с девушкой по имени Фатима. На улице Пехлеви меня схватили какие-то люди и посадили в машину. Ты остался на тротуаре, и больше мы с тобой не виделись. Куда меня везли, зачем, — я не знал. Машина была набита такими же молодыми парнями, как я, и они тоже ничего не знали. Вскоре нас привезли на призывной пункт, и тут мы поняли, что будем служить в армии его величества шахиншаха.
Все дни, пока мы находились на призывном пункте, у его ворот толпились старики, старухи и женщины. Они плакали и просили дать отсрочку своим сыновьям. Два или три раза я видел свою мать, она тоже плакала и тоже просила. Но слезы не помогли, так как у нее не было денег, чтобы дать взятку. Но четверо сыновей богатых торговцев получили отсрочку на один год. Они ушли, а мы остались.
Потом нас под конвоем отправили в местный гарнизон. Ты знаешь, где он стоит — на окраине Казвина. Помнишь, в детстве мы часто слышали, как оттуда доносилась учебная стрельба, там стояли советские танкисты, когда русские воевали с Германией. Уже много лет там снова иранский военный гарнизон… Чтобы мы не разбежались, нас посадили в солдатскую мечеть и заперли на замок. Кроме меня и еще нескольких человек, все были из деревень. Они сидели на полу и плакали. Иногда дверь открывалась, и впускали новых новобранцев.
Когда набралась полная мечеть, нас повели к штабу, выстроили, и господа офицеры стали распределять нас по ротам. Отбирали как баранов. Каждый командир хотел взять в свою роту самых сильных и ловких. Слабых оставляли для строительного батальона, туда же попали многие азербайджанцы и курды.
Хотя я азербайджанец, меня отобрали в строевую роту. Может быть, потому, что я грамотный и хорошо знаю язык фарсов. Командиром ее был капитан Сиавуш-Мирза, фарс из Мешхеда. Он вызвал меня к себе и назначил писарем роты.
