Дознаватель - [6]

— И ты говоришь, что они нашли?..

— Рыночное лечение? Нет.

Еще кусочек правды.

— Еще нет. Но вот что они нашли: курс лечения с нулевым процентом рака у пяти процентов. Ты игрок, калькулятор, а не верующий. Так что сам займись математикой.

— Ты просто говоришь, что пятьсот из десяти тысяч не умирают от лечения, — сказал он, пытаясь оттолкнуть надежду, вдохнув еще раз дым.

— Это не то, что я говорю. Не то, совсем, что я говорю. Если ты хочешь понять, тебе нужно слушать внимательнее. То, чего тебе не хватает — это время. То, о чем я говорю, продолжается уже более четверти века. Это больше пяти циклов. И за все это время уровень выживания не менялся до степени статистической значимости.

— Это все еще…

— Некоторые выжившие остались жить, — перебил я. — И живут. Как сомы. Теперь понял?

— Надежность или законность, — выдохнул он слова скрипуче, которые всегда были для него волшебными. Возможно, не в его MBA классе статистики, но каждый раз, когда он садился за карточный стол. Я знал это, потому что я знал его. Он был наркоманом, но всегда проверял фармацевтические препараты, прежде чем что-то принять.

Вот почему я исключил его из схемы «игрока дегенерата». Конечно, он был игроком. Но он всегда мог остановиться, никогда не удваивался, чтобы возместить потери, никогда не проигрывал больше, чем имел, сидя за столом. Игрок, который не может остановиться, как торговец наркотиками, который принимает собственный продукт... рано или поздно, ему конец. Этот человек верил в числа, а не в судьбу. Вот, как он оказался там, где был — бухгалтер, специализирующийся на криптовалютах, отмывающий деньги у мультинационального синдиката.

Проблема наркоторговцев — не в заработке денег. Им нужны машины для перевозки, рабочие для упаковки, склады для хранения. Эта проблема универсальна для всех подпольных денежных фабрик, от оружейников до казино, которые занимаются отмывкой денег — как превратить эти деньги, в те, что можно пустить в поток законной торговли.

У мужчины через стол был дар отмывать грязные деньги, и он умел переводить их через Интернет, так, пока след не затеряется в коде. Вот, почему его держали на работе, даже когда узнали, что ему осталось немного времени. Вот, почему они платили за его лечение. Вот, почему они держали чистый счет, которым пользовалась только больница.

— Да, — согласился я. — Надежно, но труднодоступно. Поэтому я не говорю, что шансы высокие. Я говорю, что они есть, что шансы существуют. В этой игре я говорю только об этом, ты ставишь удвоенное на зеро, и казино не выиграет. Не на этой рулетке. На этом колесе выигрывает игрок.

— Так где же это колесо? — спросил он, изо всех сил пытаясь удержать свой цинизм.

— Куба, там это все происходит. Там целая история с этой больницей. Знаешь больницу Уолтера Рида в Вашингтоне?

— Я не ветеран.

— Я знаю. Просто спрашиваю, слышал ли ты об этом месте. Уолтер Рид — генерал, они назвали больницу его именем после того, как он проводил эксперименты на солдатах сразу после испано-американской войны. Они пытались лечить желтую лихорадку — убили в сотни раз больше солдат, чем в боях. Где они это сделали? На Кубе. И прежде чем вы начнете думать о генах, остановитесь. На этом острове у них есть все комбинации генов. Но главные испытуемые у них иностранцы. Ты думаешь, урожай сахарного тростника, что ли, содержит лучшую медицинскую школу на планете? У них река наличных денег впадающих в это место, с десятком притоков, питающих ее.

— Имеешь в виду парней старой закалки?

— Думаешь, что сейчас какое-то казино в Гаване на это способно? Массы стеклись в Вегас, — сказал я ему, отводя его от низменных фантазий и отталкивая от идеи, что с ним играют. — Инвесторы — это не люди. И даже не синдикаты. Это целые чертовы страны. Китай — игрок. Россия. Саудовцы. Везде есть места, где правят боссы. Но все боссы, похожи друг на друга — неважно, что у них есть, они хотят, то, что есть у кого-то другого. У кого угодно. Некоторые страны играют с другого конца. Те, у кого нет денег, платят рабами. Гаити, Зимбабве, небольшие острова, о которых ты никогда не слышал.

— Эти люди…

— Ты не понимаешь, что на кону, — перебил я. — Ты думаешь, боссы не учли это, не посчитали все? Миллионы африканцев умирают от малярии, верно? Малярия, это от комаров. Насекомым все равно, чью кровь они сосут, поэтому каждый может умереть от малярии: белый, черный, коричневый, желтый, красный, не имеет значения. Но вот ключ: генетический иммунитет.

— Что, черт возьми?..

— Миллионы африканцев умирают от малярии, — сказал я, пропустив его слова, — поэтому считается, что они более восприимчивы, чем другие расы. Но на самом деле, наоборот. На самом деле, они намного менее восприимчивы. Еще математики: процент африканцев, которые умирают от малярии намного, намного ниже, чем у других рас. А у белых наемников, которые работают там — сейчас в основном на севере... Конго, Сьерра-Леоне, везде, где есть бриллианты, или золото, или уран — у них больше шансов умереть от комаров, чем от стрельбы. Когда речь идет о малярии, наиболее уязвимы белые. Зато они устойчивы к серповидноклеточной анемии. Это генетический иммунитет, сложившийся тысячи лет назад.