Дойна о Мариоре - [53]

— Мариора, у вас на том берегу о колхозах, наверно, и не слышали?

— Да нет, слышали… Только думали, не такие они…

— А какие?

— Плохие. Что даже жить в них нельзя.

Понемногу разговорились. Мариора рассказывала о Малоуцах, о боярине Тудореску. Девушки удивлялись, качали головами, наперебой расспрашивали.

— Мы ведь о таком только в книжках читали. Через Днестр немного увидишь — широк! — заметила Иринуца, точно оправдываясь.

Мариора хотела и боялась спросить у Досии, кто ее жених. Наконец она спросила, как его зовут.

— Сидорике, — ответила Досия. — Ты его завтра на свадьбе увидишь, — добавила она и мечтательно улыбнулась.

— На свадьбе? — опросила Мариора.

— Да. Ведь ты останешься у нас?

Днем, когда Василий вместе со старшими пригласил на свадьбу дочери и ее, она обрадовалась. Не только потому, что ей симпатичны были Василий и Досия. Неожиданно прошло волнение, владевшее ею с той минуты, когда они поехали по тираспольской дороге. Вдруг захотелось услышать музыку, обнять людей, которые окружали ее, сплясать с ними жгучую и бурную молдовеняску.

Но сейчас Мариора представила себя в кофтенке, покрытой штопкой так, что на ней едва можно было найти живое место, в неуклюже сшитом холщовом платье, в старых опинках… И покачала головой.

— Нет… Спасибо.

— Это почему? — сдвинув светлые тонкие брови, спросила Досия. — Ведь вы завтра не едете?

— Нет…

Досия пожала плечами, пристально посмотрела на нее. Потом опустила голову и больше ничего не спросила. Спать пошли поздно. Пока Мариора раздевалась, Досия подошла к шкафу, достала оттуда платье. Оно было удивительно красивой расцветки: по васильковому полю рассыпаны цветы яблони, нежные, как утренняя дымка.

Мариора уже хотела ложиться, но подошла к Досии.

— Это, верно, шелк? — проговорила она. Протянула было к платью руки, но тут же отдернула их — побоялась запачкать.

— Сатин, — промолвила Досия. — Нравится тебе?

— Очень, — восхищенно ответила Мариора. «Жених подарил, — подумала она. — Наверно, богатый».

Но Досия сказала:

— Ну-ка, надень. — И, когда Мариора прошлась по комнате, удивилась: — Смотри, словно на тебя сшито. Вот наденешь его завтра.

— Что ты! — испуганно воскликнула Мариора.

— Платье совсем новое, ненадеванное. Никто и знать не будет, что оно мое!

— Еще испачкаю…

— Ничего, — засмеялась Досия.

Мариоре очень захотелось отблагодарить чем-нибудь Досию, но у нее даже колечка не было на руке.

— Досия, но… но ведь ты тоже приедешь когда-нибудь к нам, правда? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Правда, — сказала Досия и вдруг поцеловала Мариору.

На другой день была свадьба. Первый день, как полагалось, праздновали у невесты. Народу было очень много. Столы стояли даже на улице. Мариоре казалось, что Чебаны пригласили на свой праздник чуть ли не все село. Пришли и многие из бессарабцев. За столы сели в полдень. Мариора оказалась между Филатом с одной стороны и Иринуцей — с другой.

Столами были тесно заставлены все три смежные комнаты домика. В доме были самые дорогие гости. В средней комнате, на стульях, которые по обычаю стояли на овчине, сидели молодые.

Как и полагается невесте, Досия была в белом платье. Розовое личико ее окаймляла, спускаясь на плечи, нежная полупрозрачная фата. Сидорике был высокий чубатый парень с подвижным, веселым лицом. Мариоре сказали, что он работает в колхозе конюхом. Еще узнала она, что Досия была в числе семи награжденных в «Партизанул рош» — об этом говорил значок, который был приколот у нее на груди рядом с комсомольским.

Гостей с правого берега приняли с почетом. Они сидели в той же комнате, где и молодые, рядом с их родственниками; за здоровье делегатов подняли второй тост — сейчас же после тоста за молодых.

День был солнечный. Но, несмотря на это, после морозной ночи не теплело. С севера дул колючий ветер. Но в доме Чебанов окна отворили настежь, и все равно было жарко.

Под окнами на лавках — в комнатах не хватило места — сидели оркестранты: пятнадцать парней и мужчин разного возраста. Возле них, по традиции, — мальчик с кувшином вина. В маленькие перерывы музыканты выпивали по стакану вина, пробовали поднесенную им закуску, и снова трубы разливали по всему селу свои торжественные и могучие звуки, молодо и весело пела флейта, дружно заливались скрипки. Бубен оглушительно ухал, и сотнями тоненьких, беззаботных голосов смеялись бубенцы…

Гости щедро дарили молодых: миска посреди стола была полка тридцаток и полусотенных бумажек; сулили мешки пшеницы, ягнят и поросят.

Многое на этой свадьбе было таким же, как и на свадьбе в любом правобережном молдавском селе. Пели, шумели, смеялись гости; суетились дружки с перевязанными носовыми платочками рукавами; смущалась и краснела невеста. Пили вино из стаканов и рюмок и по очереди из свадебной плоски[34], перевязанной красной лентой.

И все-таки трудно было поверить, что это свадьба простых селян. И не потому, что угощение было богатым, а селяне хорошо одеты: женщины — в разноцветные шелковые блузки, в яркие цветные платья, мужчины — в городские костюмы.

Нет, сами люди здесь были другие: дружные, жизнерадостные, веселые…

Вот из-за стола вырвались две девушки, одинаково тонкие в талии, с закрученными вокруг головы косами, в расшитых кофточках и коротких, по колено, шерстяных юбках.