Дойна о Мариоре - [52]

Агроном, видимо, устал говорить, подошел к графину с водой, налил в стакан, торопливо стал пить. Первую минуту бессарабцы, точно завороженные, сохраняя прежнюю тишину, смотрели на немолодое лицо Павла Тимофеевича, на загорелую шею, оттененную чистым воротничком. Потом, начиная с задних рядов, в комнате быстро стал нарастать приглушенный шум.

Филат вдруг бережно отстранил Мариору, встал.

— Товарищ агроном, как по-вашему, у нас можно колхоз устроить? Мы из села Малоуцы… Только народ у нас неграмотный…

Филат говорил внешне спокойно, но Мариора видела, как пальцы его нервно теребили залохматившийся от ветхости конец пояса.

К общему удивлению, Павел Тимофеевич не стал, расспрашивать, что это за село Малоуцы. Вытерев губы, он проговорил спокойно:

— Конечно, можно. Была бы только власть советская… Можно.

— Но ведь у нас народ темный, — раздумчиво сказал Филат. — Побоятся в колхоз идти. Ведь сколько лет живем, каждый на своем клочке бьется, дальше носа не видит…

Павел Тимофеевич развел руками.

— Так что же, вы думаете, у нас люди родились сознательными? И у нас сначала было много трудностей. Мы ведь сколько шатались, прежде чем узнали, как прямо стоять надо. А учиться нам было не у кого: мы ведь были первые колхозники на всем свете. Вам будет много легче. По готовому образцу можете свою жизнь строить. Но это не значит, что у вас не будет трудностей. Враги колхоза найдутся, без этого тоже не бывает. Но вперед вы пойдете быстрее, чем мы шли в первые годы, это уж верно, — Помолчав, агроном задумчиво добавил: — Конечно, не поймите так, что стоит вам организовать колхоз — и вы заживете лучше некуда. Есть ведь и плохие колхозы. Там, где люди плохо работают, где плохо организован труд. Но я убежден, что и наш колхоз, хороший вообще говоря, далеко не предел наших возможностей.

Поздно вечером за Мариорой пришла Досия. Белый, с резными карнизами дом Василия Чебана, окруженный садом, стоял почти на самом берегу Днестра. Навстречу вышла мать Досии, такая же маленькая, как и дочь, хлопотливая пожилая женщина в темном платке.

— Проходи, дочушка, проходи… А мы ужинать не садились, тебя ждали.

Вдоль всех четырех стен, как положено, тянулись крытые полосатыми дорожками лайцы. Ковры были из шерсти со сложными красивыми рисунками.

— Мамина работа, — пояснила Досия Мариоре, заметив ее взгляд, и ласково посмотрела на мать. Она сняла пальто и осталась в светлой кофточке с пышными расшитыми рукавами. — Пойду умыться, мама, — сказала она, усталым движением поправляя волосы. — Мариора, ты умоешься?

Мариора торопливо сняла вязаную кофту, свернула ее, чтобы лишний раз не бросались в глаза штопки на локтях, и отдала Досии.

Досия унесла кофту в сени, а Мариора продолжала разглядывать комнату. В углу, на полочке, покрытой вышитой салфеткой, — стопка книг, радиоприемник, из которого слышалась тихая музыка, высоко под потолком — яркая электрическая лампочка.

— Ну и живете же вы!.. — восхищенно сказала Мариора Досии, когда та вернулась.

— Ничего живем, — согласилась Досия, и видно было, что она смущена тем, что живет в лучших условиях, чем Мариора. — У нас раньше, говорят, тоже плохо жили, только я не помню, — добавила она, помолчав. — А теперь и у вас все переменится.

В комнату вошел хозяин, и все сели ужинать за придвинутый матерью молдавский низенький круглый стол.

Мариора не помнила, заботились ли о ней когда-либо так, как в этой семье, с которой она едва успела познакомиться.

После сытного ужина Мариору повели спать. Широкая постель с горкой подушек была застлана новой простыней. Поверх лежало теплое шерстяное одеяло.

— Мы ляжем вместе, хорошо? — сказала Досия, отворачивая одеяло. Под ним была еще одна простыня.

— У нашего боярина тоже по две простыни стелили сразу, — заметила Мариора.

— У боярина? — переспросила Досия. — А у вас?

— У нас совсем их не было, — ответила Мариора, невольно краснея, и Досия уже пожалела, что спросила ее об этом.

— Ложись, спи, — оказала она. И смущенно добавила: — Завтра моя свадьба, готовиться нужно, я поздно лягу. Ты не обидишься?

— А можно, я с тобой? Может, помогу чем, — попросила Мариора. — Мне не хочется спать.

— Ну, пойдем, — просто согласилась Досия.

В задней комнате дома стоял открытый большой сундук. Вокруг него лежали на стульях и лавках, висели на стенах платья, пальто, белье. Смуглая девушка, — очевидно, ей стало жарко и поэтому она сняла даже кофточку и осталась в одной сорочке, заправленной в юбку, — гладила на столе белое шелковое платье. Другая, полная, та самая, что говорила с Мариорой о коконах, что-то строчила на машинке. Еще две девушки сидели на лавке, шили на руках. Мать Досии, нагнувшись над сундуком, что-то перебирала. Досия познакомила Мариору со всеми и подвела к столу.

— Будем пирожки стряпать, — сказала она и, вывалив из деревянного корытца на стол тесто, дала Мариоре в руки скалку. — Ты раскатывай, а я буду начинку готовить.

Первые минуты работали молча. Мариора чувствовала себя неловко, ей казалось, что на нее все смотрят. Молчание нарушила полная девушка, ее звали Иринуцей. Она оставила машину и, внимательно просматривая шов на розовой ткани, спросила: