Доверие к тебе и другие ошибки - [5]

Ледерхозе* – кожаные штаны, национальная одежда баварцев и тирольцев.

Йодль** – особая манера пения без слов с характерным быстрым переключением голосовых регистров, то есть с чередованием грудных и фальцетных звуков.

Джунио Минтс*** – марка ментоловых драже в шоколаде.

Рэд Вайнз**** – жевательные конфеты в кислом сахаре.

ДВА

В коттедже был водопровод. И электричество. И стены, что разделяли помещение на комнаты, а также двери, которые их закрывали. Так что я была в лучших условиях, чем колонисты четыреста лет назад.

С того момента, как мы поселились в коттедже номер 13 – да, именно так – я старалась сосредоточиться на позитивных вещах, а не на негативных, которых была огромная куча. Мои родители снова начали свои типичные споры обо всем. Я наткнулась на паутину, пока шла к входной двери. Здесь было всего две спальни, что означало, что я буду делить небольшое пространство с десятилетним мальчиком. Так что соотношение минусов к плюсам было десять к одному.

Когда я вошла внутрь крошечной ванной, меня встретил запах прогнившей рыбы, и я поняла, что поторопилась с выводами.

Я вытащила третью кучу своих вещей из машины, пока мой отец открывал свой ноутбук на кухонном столе. Мама пропала в пахнущей форелью ванной. В крохотной спальне Гарри смотрел на двухэтажную кровать. Гарри с пяти лет просил такую. Но родители выступали против его просьб, объясняя это тем, что он точно упадет с верхней кровати и сломает себе шею. Для мальчика, который в следующем году перейдет в пятый класс, двухъярусная кровать была пределом мечтаний. А для семнадцатилетней девушки, которая нуждалась в свободе, это был словно ночной кошмар.

Но это лето было не для меня. Это было лето для Гарри.

– Думаешь, я выберу верхнюю кровать, да? – сказала я, опустив свой чемодан и чемодан Гарри на старые доски пола.

– А разве нет? – ответил он, все ещё не отрывая взгляда от кровати.

– Неа. Таким девочкам, как я, больше нравятся нижние полки, – я прокатила свой фиолетовый чемодан до кровати и подняла его на матрац.

– Правда? Нижние? – Гарри шагнул в сторону лестницы.

– Конечно. Так, если я встану посреди ночи, не придется переживать, что я рухну с лестницы.

Гарри кивнул и схватился ладошками за перила.

– Ты слегка неуклюжая. Нам обоим будет безопаснее, если я буду наверху.

– Я бы предпочла словосочетание «лишённая изящества». Спасибо за одолжение, – я взъерошила ему волосы, пока он лез наверх. – Мой потенциально разбитый череп и побитые бедра у тебя в долгу.

Добравшись до верха, он сразу улёгся на матрац.

– Уху–у–у! – завопил он, а пыль с внутренней стороны матраца обрушилась хлопьями на то, что было моей кроватью. Так что спать здесь я не буду, пока ее не очистят от пыли и не продезинфицируют. Дважды.

– Ага, веди себя тише, если не хочешь привлечь внимание надзирателя.

Почти сразу же он перестал смеяться и вопить, понимая, что мама положит конец его мечтам о двухъярусной кровати, если захочет узнать по какому поводу шум. Пока мы не будем шуметь и не попадем в поле зрения стандартного родительского радара, я лично знала, что никто из них не перешагнет порог комнаты этим летом.

Губы Гарри были сомкнуты, но он продолжал скакать. Ещё больше пыли сыпалось на мой матрац и чемодан.

– Эй, Финикс? – он перестал прыгать. Его голова появилась над кроватью, большие глаза моргали.

– Эй, Гарри? – ответила я.

– Все будет в порядке?

Мои пальцы застыли, пока я расстёгивала чемодан.

– Что ты имеешь в виду? – сказала я ровным тоном, стараясь не меняться в лице.

– Может мне и 10, но я знаю, что что–то случилось.

– Ничего не случилось. И тебе лучше перестать так свешиваться с кровати.

– Брось. Я знаю, ты в курсе, что происходит, – выдохнул он и плюхнулся на постель.

– Может, да. А может, нет, – я пожала плечами.

– Почему все в этой семье относятся ко мне так, будто я ребенок?

Я выставила всю свою обувь в ряд под кровать. Все четыре пары, что взяла.

– Эх, потому что ты и есть ребенок.

Ещё одно возмущение послышалось сверху.

– Судя по результатам моих тестов, у меня мозг тринадцатилетнего, что ближе к понятию подростка или взрослого. Может, мне и десять по календарю, но я не ребенок.

После того, как я расставила обувь по высоте – кеды, кроссовки на каждый день и сандалии – я открыла верхний ящик комода, стоящего рядом с кроватью. Я сжалась от предвкушения того, что там найду, но там не было ничего кроме чистого, пустого ящика и слабого запаха кедра. Никакой пыли и протухшей форели.

– По закону ты ребенок, – сказала я.

Он фыркнул.

– Не важно, – затем Гарри снова повис на краю кровати, – Мама и папа хотят развестись?

– Конечно, нет. С чего ты вообще это взял?

Я перекладывала стопку футболок, чтобы отвлечься. Я сложила их по цвету, от светлых к темным, сверху оказалась угольно–черная, а внизу – бежевая.

– Потому что они ведут себя так, будто ненавидят друг друга.

– Они не ненавидят друг друга. Просто пытаются уладить кое–что… Все наладится. Не переживай, ладно? – я склонилась к чемодану, чтобы взять ещё стопку футболок. Иногда я носила майки, порой – толстовки, но жила я в футболках. Они были удобными, родными – тем кусочком дома, что я могла брать куда угодно.