Доверие к тебе и другие ошибки - [2]

– Прости, мам.

Подчеркнув розовым слово фехтование, Гарри добавил пару восклицательных знаков по обе стороны слова.

– Фехтование одновременно вдохновляет как морально, так и физически.

Гарри улыбнулся маме, но она не заметила.

Он был ее копией, ее тенью на протяжении первых пяти лет его жизни и, по словам мамы, воплощением всех ее желаний. Я же всегда была очень похожа на отца, и раньше мне нравилось, что вся энергия и амбиции достались мне от него.

Но теперь я этого не чувствовала.

– Так что? Можно мне? – Гарри перевернул последнюю страницу брошюры.

Мама подвинулась на своем сидении так, чтобы можно было видеть нас, и открыла глаза.

Гарри был внешне очень похож на маму: светлая кожа, темные волосы, худощавая фигура. Все говорили, что у меня ее глаза. Сначала я гордилась этим, но теперь все изменилось. Женщина, которая была моей матерью, казалось, исчезла, и я не была уверена, что хочу быть чем–то похожа на человека, сидящего напротив меня.

Прежде чем мама взглянула на меня, я убедилась, что я как можно ближе придвинулась к двери и уставилась в окно, будто созерцание пальм и голубого неба было лучшим в первую субботу летних каникул. Ту субботу, когда все друзья собрались на Лагуна Бич, чтобы провести первую пляжную вечеринку этого лета. Я была в наушниках всю поездку, но слушала музыку только по пути от дома до границы Аризоны. Я не убирала их до конца, потому что они оберегали меня от всех неловких разговоров, что созревали в умах моих родителей в этот день.

– Можно что? – спросила мама, когда перевела взгляд на Гарри.

– Заняться фехтованием, – пожал он плечами.

Мама наморщила лоб и плотно сомкнула губы.

– Не думаю, что это хорошая идея. Как насчет занятия керамикой? Или украшения тортов? Разве это не звучит интереснее?

Гарри взглянул на маму так, будто она предложила ему надеть ледерхозе* и начать исполнять йодль**, но она этого не заметила. Мама уже устроилась на своем месте и сомкнула глаза, массажируя виски.

Гарри скрестил руки и сделал лицо в точности как у отца, когда он злился.

– Я не хочу провести все свое лето, обучаясь готовке. Или созданию тупых горшков. Мы направляемся в одно из самых наполненных приключениями мест в стране.

Он указал рукой на брошюру, в которой, я полагаю, он и прочел эту фразу.

– Я хочу заняться фехтованием, спуститься с горы на велосипеде, порыбачить и попробовать скалолазание…

– Скалолазание?

По правде говоря, если бы она еще сильнее давила на свои виски, то повредила бы себе мозг.

– Я так не думаю, Гаррисон. Будь благоразумен.

Было сложно продолжать слушать музыку и смолчать. Кто говорил десятилетнему мальчику быть благоразумным? И вообще были ли они таковыми?

Гарри обмяк в сидении рядом со мной. Брошюра упала ему на колени, пока он засовывал розовый фломастер в карман.

– Эй, посмотрим. Хорошо? Давай не будем спешить. Все сразу мне и не надо.

Отец протянул свою длинную руку и пару раз похлопал Гарри по коленке, словно это все, что он мог сделать, разбив детские мечты об идеальных каникулах.

Мне пришлось подвинуться и прикусить щеку, чтобы смолчать. Мои родители могли доставлять неприятности друг другу, сколько хотели, но если они втягивали в эту неразбериху Гарри, я теряла терпение. И в последний раз, когда я сорвалась, меня лишили мобильного на две недели.

Я отвлекла себя телефоном. За всю поездку я сыграла в такое количество игр, что могла претендовать на статус геймера, поэтому я решила быстро проверить соцсети. Отец заверил меня, что в лагере, где мы угробим кучу времени, будут Wi–Fi и телефон, но я не собиралась верить его словам. Они больше ничего не стоили. Я столько раз подлавливала его на лжи, что даже перестала считать.

Это мог быть мой последний шанс связаться с друзьями и сказать несколько слов, прежде чем исчезнуть на несколько месяцев.

Я ответила на несколько комментариев и постов, пытаясь отвлечься от того, зачем я правда зашла в сеть – чтобы проверить аватарку Китса. Она была все та же: мы с ним смотрели на закат, словно нашли способ остановить время. Я стала расслабляться и улыбаться, опустила телефон и тихо выругалась.

Этот парень не стоил моей улыбки. Мой телефон завибрировал на моем бедре. Когда я перевернула его, то увидела смс от своей лучшей подруги Эмерсон.

«Ты же не думаешь о нем, да?»

Я снова тихо ругнулась. Она утверждала, что у нее есть способность ясновидения. И я верила в это.

«Не думаю о ком?»

Эмерсон никогда не любила Китса только потому, что верила, что свидания с парнем, знающим, что он симпатичный, это как отдать свое сердце всей команде по регби.

Я защищала его, уверяя ее, что он терпеть не мог девчонок, бросающихся размять ему плечи в холле. Они могли караулить его у шкафчика, сидеть рядом с ним в классе, но Китса это не интересовало.

Оказалось, я зря все отрицала, когда я обнаружила своего «незаинтересованного» парня, которого от следующей фазы с «ней» отделяли пара клочков одежды. Что было самым отстойным, так это то, что девушка, которую я поймала, когда она терлась об него, была не из тех, о ком можно было сразу подумать, как об охотнице на чужих парней. Она была со мной в команде по легкой атлетике, хорошо училась. Ее любили и уважали все на Северном берегу. Было бы легче ненавидеть их обоих, если бы они имели репутацию лузеров. Но ни она, ни он таковыми не были.