Доверенное лицо - [60]

Он спросил прохожего:

— Где живет Бейтс?

— Номер семнадцать. Если он там, конечно…

Дом стоял как раз за баптистской церковью, серым каменным символом религии под шиферной крышей. На стене, рядом с загадочной надписью «Придорожная мысль», висела еще одна: «Красота жизни незаметна лишь для усталых глаз». Он постучал в дверь дома № 17, еще и еще. Никто не отвечал. По улице по-прежнему спешили люди — в старых плащах, уже не способных защитить от ветра, в застиранных и оттого уже не греющих фланелевых рубашках. Это были те, за кого он сражался, и у него возникло пугающее ощущение, что теперь они его враги — ведь он приехал, чтобы отнять у них надежду. Он стучал снова и снова, но по-прежнему никто не отвечал.

Тогда он попробовал постучать в дом девятнадцать — дверь открыли тут же, он даже не ожидал такой быстроты. Он поднял глаза и увидел Эльзу.

— Ну, чего надо? — сказала она, стоя в дверном проеме как привидение — такая же изможденная недоеданием и непосильной работой девчонка. Он был потрясен и долго всматривался, пока не уловил разницу — шрам на шее и одного зуба нет. Конечно, это была не Эльза. На одну колодку обеих сделали несправедливость и недоедание.

— Я ищу мистера Бейтса.

— Его дом рядом.

— Я не могу достучаться.

— Так он, наверное, пошел со всеми в «Красный Лев».

— Да, все куда-то бегут, спешат…

— Говорят, шахта открывается.

— А ты почему дома?

— Кто-то же должен за печкой смотреть, — она поглядела на него с вялым любопытством. — А вы тот иностранец, что приехал на поезде вместе с Джорджем Джарвисом?

— Да.

— Он сказал, что хорошего от вас не жди.

Он подумал не без ужаса, что двойняшка этой девочки, действительно, ничего хорошего от него не дождалась. Для чего экспортировать жестокость в чужую страну? Лучше понести поражение там, на родине, чем втягивать в борьбу посторонних… Идея, безусловно, еретическая, его партия абсолютно права, не доверяя ему. Девчонка добавила примирительно:

— А вообще никто особенно не обращает внимания на Джорджа. Зачем вам нужен Бейтс?

Что ж, он ведь хотел, чтобы узнали все, в конце концов, он и уповал на демократию, с кого-то надо начинать, почему бы не с нее? Он сказал:

— Я хотел объяснить ему, куда пойдет этот уголь, — мятежникам в моей стране.

— О, — протянула она уныло, — значит, вы один из этих?

— Да.

— А что до этого Бейтсу?

— Я хочу, чтобы шахтеры отказались добывать для них уголь.

Она изумленно посмотрела на него.

— Отказались? Мы?

— Да.

— Да вы совсем чокнулись, — сказала она. — Какое нам дело, куда идет уголь?

Он повернулся и зашагал прочь. Безнадежно. Он понял: это приговор. Приговор, произнесенный детскими устами. Она крикнула вслед:

— Не сходите с ума! Какое нам дело?

Он упрямо шагал по улице. Он будет стоять на своем, пока ему не заткнут рот, не повесят, не расстреляют, не освободят от выполнения долга и не дадут отдохнуть.

У «Красного Льва» слышалось пение, события разворачивались быстро. Очевидно, им уже официально сообщили. Одновременно звучали, мешая одна другой, две старые песни. Он слышал их много лет назад, когда работал в Лондоне — бедняки удивительно верны старым мелодиям: «Забудь свои тревоги» и «Спасибо скажем Богу». Толпа подхватывала то ту, то эту, но в конце концов мирская песня победила. Ее знали лучше. По рукам ходили газеты, воскресные выпуски. Пачки газет лежали на заднем сидении стоящего рядом автомобиля. Д. схватил кого-то за руку и спросил нетерпеливо:

— Где Бейтс?

— Он там, наверху, с уполномоченным.

Д. пробрался сквозь толпу. Кто-то сунул ему в руку газету. Заголовок на первой странице бросался в глаза: «Сделка с заграницей. Шахты открываются снова». Солидная, не склонная к фантазиям воскресная газета подтвердила приговор. Он ворвался в вестибюль гостиницы. Необходимо что-то делать, немедленно, сейчас же, пока еще надежды окончательно не превратились в уверенность… Вестибюль был пуст. На стенах под стеклом висели чучела рыб — должно быть, в эти места прежде наведывались рыболовы-спортсмены. Он кинулся вверх по лестнице — тоже никого. На улице пели, кричали «Ура!». Что-то свершилось. Он распахнул тяжелую дверь с табличкой «Гостиная» и сразу же увидел себя на другой стене, в высоком зеркале в золоченой раме — небритый человек, из-под пластыря торчит клочок ваты. Огромное французское окно было распахнуто, в нем стоял человек и что-то кричал вниз, толпе. За столом, спиной к Д., сидели двое. Пахло пыльным бархатом.

— Завтра утром на работу должны выйти только забойщики, машинисты подъемников и механики. Но не бойтесь. Через неделю работа будет всем — кризис кончился! Можете спросить своего мистера Бейтса. Он здесь. И не на каких-нибудь четыре дня в неделю, нет, работенки хватит на все триста шестьдесят пять дней в году. — Он то приподнимался на носках, то опускался, маленький хитрый человечек в гетрах, похожий на агента по продаже недвижимости.

Д. подошел к нему и сказал:

— Простите, могу я поговорить с вами?

— Не сейчас. Не сейчас, — сказал человечек, не оборачиваясь, и закричал в окно: — А теперь отправляйтесь по домам и отпразднуйте это дело. К Рождеству каждый получит работу. И мы, в свою очередь, надеемся…