Доверенное лицо - [54]

Она сказала нежно, словно объяснялась в любви:

— У тебя есть шанс. Ты хорошо говоришь по-английски, хотя слишком литературно. Не акцент тебя выдает, а все те книги, которые ты прочитал. Постарайся забыть, что ты когда-то учил студентов романским языкам. — Она снова провела по его лицу ладонью, и в этот момент раздался звонок.

Они застыли посреди крошечной комнаты: словно в легенде, где смерть встает на пути любви. Снова раздался звонок. Он сказал:

— Куда бы тебе спрятаться? — Но спрятаться в этой комнатушке было негде. — Если полиция, сваливай все на меня — договорились? Я не намерен впутывать тебя в эту историю.

— Но что толку, если…

— Ступай и открой дверь.

Он взял мистера К. за плечи, повернул лицом к стене и набросил покрывало. Открытые глаза К. оказались в тени, со стороны можно было подумать, что человек спит. Он слышал, как открылась дверь и чей-то голос сказал:

— О, простите, моя фамилия Фортескью.

В комнату робко вошел неопределенного возраста человек с залысинами на висках, в двубортной жилетке. Роз попыталась загородить ему дорогу. Она сказала:

— Что вам угодно?

Он повторил «Фортескью» со слабым подобием улыбки.

— Какого черта вы заявились?

Он, мигая, посмотрел на них. Он был без пальто и без шляпы.

— Простите, я живу наверху. Что, Эмили… извините, мисс Глоувер, дома?

Д. сказал:

— Она будет к понедельнику.

— Я знал, что она собиралась уехать, но, когда увидел в окне свет… — Он забормотал. — Боже правый, что это?

— Это, — сказала Роз, — как вы мило выразились, это — Джек. Джек Отрем.

— Он болен?

— Ему нехорошо. У нас тут была небольшая вечеринка.

Он еще колебался:

— Как странно! Я хочу сказать, что Эмили, мисс Глоувер…

— О, зовите ее просто Эммой, — сказала Роз, — мы все здесь друзья.

— Эмма никогда не устраивала вечеринок.

— Она оставила нам ключи.

— Д-да. Я понимаю.

— Хотите выпить?

Это уж слишком, подумал Д., нельзя же найти в этой квартире все что ни вздумаешь. Возможно, мы потерпели крушение, но не то кораблекрушение из детской книжки, которое подбрасывало Робинзону Крузо в нужную минуту нужные вещи.

— Нет, нет, благодарю вас, — сказал Фортескью. — Это не по мне. Я хочу сказать, что никогда не пью.

— Все пьют. Иначе не проживешь.

— Ну, разумеется — я пью воду.

— В самом деле?

— О, да, несомненно. — Он пугливо взглянул на лежащее на диване тело, потом на Д., стоявшего возле дивана, как часовой. Он участливо поинтересовался: — Вы поранили лицо?

— Увы.

Молчание стало почти осязаемым. Оно затягивалось, как проводы гостей у радушных хозяев. Наконец Фортескью сказал:

— Мне нужно возвращаться.

— Неужели? — сказала Роз.

— Нет, не буквально, конечно. Я хочу сказать, мне не хочется мешать вашей вечеринке.

Он оглядывался по сторонам, искал глазами бутылки и рюмки. В комнате было что-то такое, чего он никак не мог понять.

— Эмма не предупредила меня…

— Вы, наверное, часто разделяете ее одиночество?

Он покраснел и сказал:

— О, мы добрые друзья. Мы оба, видите ли, групперы.

— Кто-кто?

— Оксфордские групперы[27].

— Ах, вот что! — воскликнула Роз. — Домашние вечера, гостиница «Браунз», Крауборо…

Посыпались названия, которых Д. никогда не слыхал. Не впадает ли она в истерику?

Фортескью просиял. Его старческо-младенческое лицо напоминало широкий белый экран домашнего пользования, на котором родители показывают детям только специально отобранные, прошедшие строгую цензуру фильмы. Он пролепетал:

— Вы у нас когда-нибудь бывали?

— Нет. Это не для меня.

Он еще раз оглянулся на диван: на редкость прилипчивый тип, приходилось следить за беседой — стоило ее неосторожно пустить не в то русло, как он тут же растекался морем слов.

— Обязательно приходите! У нас бывают разные люди, и бизнесмены, и консерваторы — однажды был даже помощник министра внешней торговли. Ну, и конечно, всегда Фрэнки… — Он почти вплотную подошел к дивану, с жаром объясняя: — Это религия, но прикладного характера. Она помогает жить, учит ладить друг с другом, потому-то между нами и царит справедливость. Мы имеем громадный успех в Норвегии.

— Что вы говорите! — подхватила Роз, надеясь отвлечь его. А он, не сводя выпученных глаз с затылка мистера К., продолжал:

— К примеру, вас что-то беспокоит — понимаете, о чем я говорю? Ничто так не очищает, как общение на семейном вечере. Другие всегда вам посочувствуют, ведь многим приходилось испытать что-то похожее… — Он слегка наклонился вперед и забеспокоился: — Все-таки ваш друг выглядит больным… Вы вполне спокойны за него?

Фантастическая страна, — подумал Д. В мирной жизни куда больше чудес, чем на гражданской войне. Война упрощает жизнь — не волнует секс, не интересует проблема международных языков, не думаешь даже о личной карьере. Волнует только, что бы поесть и где укрыться от бомб и снарядов. Фортескью сказал:

— Если бы… понимаете… он смог вызвать у себя рвоту, может быть, ему стало бы легче… все как рукой?

— О нет, — сказала Роз. — Ему так лучше. Пусть полежит спокойно.

— Конечно, — сказал он покорно, — я в этом не большой специалист. Я говорю о вечеринках. Наверное, он плохо переносит спиртное? Ему не следовало бы пить, это ему вредно. И к тому же, такой немолодой человек. Простите меня, если это ваш близкий друг…