Дотянуться до моря - [40]

Когда затянувшийся послеармейский релакс из пьянок, перемежаемых неуемным трахом, как шутил Славка, «всего, что шевелится, и даже не очень» (за себя и за него), порядком надоел не только бедным родителям, но и мне, выбор между многочисленными вариантами государевой службы (в том числе, например, в редакции «Известий» — второй газеты страны, где к тому времени на весьма приличной должности работала мать) и свободным плаванием в море нарождающегося частного предпринимательства передо мной уже не стоял. Еще один мой однокашник Паша Кресовский, в институте за сплюснутую утиную форму носа, придававший ему удивительное сходство с бывшим президентом США Никсоном, получивший соответствующее «погоняло», к тому времени уже пару месяцев «стоял» на Черемушкинском рынке, торгуя медными браслетами «от всех недугов». В «Плешке» мои отношения с золотоватым и мажористым Никсоном были на уровне «привет-привет», и встретились мы с ним сейчас совершенно случайно. Собственно, я по матушкиному заданию покупал на Черемушкинском продукты, когда какой-то придурок с горящей сигаретой в руке, пробиравшийся сквозь плотно набитый по случаю предновогодья мясной ряд, чувствительно двинул меня локтем. Было видно, что сделал он это ненарочно, и даже буркнул что-то вроде «пардон муа!», но тем не менее я обернулся с твердым намерением сказать чуваку все, что я о нем думаю, и натолкнулся на масляный, сильно нетрезвый взгляд Никсона. «Сеня!!!» — возопил Никсон и, невзирая на давку, полез обниматься, рассыпая сигаретные искры прямо на ондатровую шубу дамы рядом со мной. Мгновенно вспыхнула перепалка, чреватая большим скандалом. Пришлось, таща за собой Никсона, посылающего даме в ондатрах эпитеты типа: «тля обмехуевленная» и «курица недодефлорированная», срочно ретироваться на свежий воздух. Продукты в тот день я так и не купил, потому что Никсон, узнав о гибели Славки, совершенно обалдел, вмиг протрезвел, и молча повлек меня в соседнюю подворотню. Там, в маленьком полуподвальчике, оказалось едва ли не первое в Москве частное кафе с такими ценами в меню, что я сразу засобирался уходить. Но Никсон вырвал меню у меня из рук и скомандовал услужливо подскочившему не похожему на официанта дядечке (это оказался хозяин заведения): «Михалыч, нам водки и всего самого лучшего закусить — мы друга поминаем». Михалыч согнулся в поклоне чуть не до пола и исчез. В мгновение ока, в течение которого официант в советском ресторане не успел бы дойти до кухни, у нас на столе уже потела диковинная прозрачная бутылка с серебристой крышкой и синей надписью Absolut прямо по стеклу, нарезка языка, балыка и прочих давно забытых вкусностей, свежие овощи (это в декабре!) и источающие безумный запах пылающие лепешки вытянутой формы с шипящим яичным желтком посреди запеченной корочки. «Аджарские хачапури, — пояснил Никсон, разливая густую водку по непривычного вида цилиндрическим рюмкам с толстым дном. — За Славку, не чокаясь». Такой чистой, вкусной, невонючей водки я не пил никогда в жизни, сразу захотелось еще. Выпили, не успели закусить холодным, а Михалыч уже тащил огромные тарелки с такими же огромными кусками жареной вырезки. Мои тревожные мысли насчет счета за все это гастрономическое великолепие и явное пренебрежение Никсона к этому вопросу неизбежно перевели разговор на тему, кто чем занимается. Выяснилось, что почти два года после выпуска Никсон, имевший «белобилетную» отмазу от «армейки», просидел в каком-то сильно головном институте, возглавляемом его папашей, на ста двадцати рублях зарплаты, где ему так остобрыдло, что полгода назад он оттуда ушел, несмотря на страшный скандал с отцом, по этому поводу выгнавшим Никсона из дома с напутствием «Больше не дам ни копейки!» Жить Никсон перебрался к одной из многочисленных бабушек, а вот с деньгами дело было швах. Отказывать себе в чем-то Никсон не привык (папа вдобавок к окладу на работе давал сыночку «на конфеты» минимум еще столько же), и пришлось включать голову. Голова привела Никсона опять же к папаше, недавно купившему на Черемушкинском рынке за сорок рублей (большие деньги!) медный браслет «от давления». Никсон метнулся на рынок, посмотрел на явно довольных жизнью продавцов, быстро в разговоре выяснил, откуда берется медь (заводы, НИИ, мест много, были бы «лавэ»), дома быстренько составил ТЭО (технико-экономическое обоснование) и понял, что это — золотое дно. Одноклассник Никсона работал в ИХФ (Институт Химической Физики), где на производстве отходов медного листа было некуда девать. Всю последнюю зарплату, выходное пособие и остатки «конфетных» Никсон потратил на медь и списанный штамп-пресс. Производство наладил у бабушки на квартире в пустовавшей комнате, благо что страдавшая старческой тугоухостью старушка не возражала. Первую партию браслетов отнес на рынок и сдал на реализацию, предварительно заручившись небесплатной поддержкой крепких бритых пацанов в спортивных костюмах, именовавших себя новым, но таким интуитивно понятным словом «крыша». Вырученных денег хватило на месяц безбедной жизни и расширение производства, которое Никсон перевел в подвал бабушкиного дома, сунув распоряжающемуся ключом от подвала дворнику четвертной. За последний перед встречей со мной месяц Никсон заработал чистыми четыре тысячи рублей (я уважительно видом поджал губы) и имел четкий расчет, что с привлечением специалиста на производство и своего человека на реализацию заработок мог вырасти в разы. На этой стадии информированности и опьянения я счел уместным поинтересоваться, просто так мне все это Никсон так подробно рассказывает, или нет. «Ты браслеты делать умеешь?» — спросил тот, со смачным «шипом» открывая банку с кока-колой. Я помотал головой. «Так я и знал! — рассмеялся Никсон. — Значит, будешь продавать — продавать умеют все!» На следующий день, утеплившись как следует, я уже торговал на «Черёме» Никсоновскими браслетами.