Дотянуться до моря - [42]
Потом был августовский путч, развал СССР, воцарение Ельцина, но меня, занятого борьбой за выживание, все это как-то не очень коснулось. Дела шли все хуже. Во-первых, старый бизнес был детищем Никсона, и у меня не получалось «крутиться» в нем, как он; во-вторых, стремительно менялся рынок (браслеты и джинсы давно отошли, пивом и куревом не торговал только ленивый, киоски вырастали на каждом углу), и здесь я тоже как-то не поспевал. Конкуренты конкретно «выжимали на обочину». В начале 92-го некие «авторитетные» люди сделали мне предложение, от которого, я почувствовал, лучше не отказываться. Полученных за бизнес денег только-только хватило, чтобы заплатить по долгам и выдать всем работникам последнюю зарплату. Картина «пустой кошелек», о самой возможности которой я давно забыл, вновь стала реальностью. Марина рвалась работать, поддерживать семейный бюджет, но за искусствоведами тогда очереди из работодателей не наблюдалось. К тому же, чтобы работать, нужно было пристроить Кирюху, и в результате, чтобы его взяли в сад, Марине пришлось идти в этот сад уборщицей-санитаркой. Она восприняла это со стоическим юмором, рассказывая, что воспитательницы обращаются к ней за помощью в убаюкивании групп — ничто не является для детей таким снотворным, как лекции, например, об европейском изобразительном искусстве 18 века. По ее примеру я тоже перестал киснуть, сел за руль, выехал бомбить и стало ясно, что худо-бедно, а можно не только жить самим, но и помогать родителям: если в «Науке и Жизни» зарплату еще хоть как-то платили, то в маминых «Известиях», из второй газеты страны ставшей независимым и далеко не самом популярным изданием, денег не давали по нескольку месяцев.
В общем, с полгода мы барахтались, как могли, подобно той лягушке в кувшине с молоком, и оказалось, что не зря. Как-то, уже набомбив ежедневную норму в пятьдесят долларов (рубль тогда бил рекорды инфляции, все мерили в долларах), я все же взял подвезти в Воронцовские бани (благо, что недалеко от дома) мужчину с веником в портфеле, — старого, видно, банщика. Высадив пассажира у главного подъезда, я принялся разворачиваться, попал задними колесами в кашу и, буксуя, прилично окатил талой грязью из-под колес невесть откуда взявшегося человека. Я выскочил извиняться, а прохожий, отряхивая с брюк и куртки снег и грязь вдруг поднимает на меня глаза и говорит: «Ну, Костренёв, ты меня и тут достать умудрился!» Я осекся, вглядываясь в лицо человека, понимая, что знаю его и никак не в силах вспомнить, откуда. «Что, без фуражки не узнаешь?» — со смехом произнес незнакомец, и я тут же признал в нем своего армейского командира роты капитана Качугина. «Та-аварищ капитан!» — начал по-военному я, искренне радуясь встрече, но Качугин просто протянул ладонь: «Мы, больше не в армии, земляк, так что — Саша. А ты, помнится, Арсений?» «Друзья зовут меня Сеня», — ответил я, крепко пожимая протянутую руку. Я позвонил Марине, извинился, сказал, чтобы рано не ждала, и мы с капитаном направились прямиком в шашлычную, что ароматно дымила трубой рядышком с банями.
За бутылкой водки под сочный шашлык выяснилось, что год назад Качугин по случаю достижения выслуги лет (ему еще было сильно до сорока, а выслугу принесла ему служба на Новой Земле, — там выслуга лет шла один к трем) ставший военным пенсионером, вернулся на родину, в Тверь. Он имел твердое намерение организовать собственный строительный бизнес, но недостаток объемов работ в результате привел его в Москву. Во дворе Воронцовских бань Качугин снимал что-то вроде базы, где держал склады, несколько машин и ремонтный цех. «Сеня, мне тебя сам Бог послал! — разоткровенничался поплывший после пары рюмок Качугин. — Давай, как тогда, в Харькове: я строю, ты — деньги считаешь, а? Все будет путем, я чую!» Я даже головой потряс — показалось на мгновение, что это было уже со мной, и что напротив с рюмкой не Качугин совсем, а ухмыляющаяся рожа с утиным носом. Конечно, я согласился. Засиделись заполночь, и я сманил Качугина ночевать у нас. Наутро он внимательно изучил нашу квартиру, даже не столько квартиру, сколько ремонт, — выяснилось, что такой отделки, сантехники, мебели он не видел никогда в жизни. И тут же за завтраком, выдал идею — заниматься такими ремонтами, ведь богатых людей в Москве — как грязи! «Это делали итальянцы, — возразил я, — наши так не смогут. А работать итальянцами — слишком дорого, сильно сужает круг клиентуры». «Один дорогой итальянец, остальные — дешевые молдаване! — воскликнул Качугин. — Ты не представляешь, какие уже после тебя у меня были отделочники-молдаване — супер!» Я молча пил кофе — похоже, это на самом деле была идея.
Мы зарегистрировали АОЗТ «Арми-Строй» (звучало по-иностранному, отсылки к стройбату никто не замечал), где я стал генеральным директором. Саша вызвал своих чудо-молдаван, я вызвонил Аннибале — бригадира итальянцев, делавших мне квартиру. По счастью, он был в Москве, но заканчивал какой-то очередной проект с немцами и как раз собирался домой, в родную Виченцу. Я начал упрашивать его задержаться в Москве (совершенно не зная, под какую конкретно работу), он заартачился, рассказывая, что не хочет откладывать свидание с семьей даже по просьбе какого-то итальянского дипломата, которому надо срочно сделать ремонт в квартире на Смоленке, тем более, что вся его команда тоже уезжает. Я пошел ва-банк: предложил Аннибале двойную его зарплату, если он возьмется делать эту квартиру с моими людьми и убедит дипломата иметь с нами дело. Магические «два конца» сделали свое дело, и Аннибале согласился. Следующие четыре месяца моей жизни были полны ругани Аннибале на молдаван и жалоб молдаван на итальянца, поиска по всей Москве «правильной» смеси для штукатурки, запаха красок, лака и незнакомых итальянских слов типа «ветро транспаренте» и «апертура синистра». Я видел, что рождается ремонт не чета моей квартире, просто шедевр, но выдохнул только тогда, когда дипломат десять минут ходил в одних носках (паркетный лак на паркете из балканской оливы еще не до конца высох) по всей квартире, потом сказал только одно слово: «Перфетто!» и с улыбкой крепко пожал нам с Аннибале руки. Все заработанные деньги мы пустили на рекламу нашего ремонта (дипломат любезно разрешил снять ролик), и заказы пошли к нам. Потом — потекли, мы делали по двадцать квартир одновременно. Сначала мы делали только собственно работы, потом начали в комплексе с ремонтом предлагать двери, плитку, сантехнику, кухонную мебель, заказывая это все у внешнеторговых фирм, потом начали сами «таскать» все из Италии. Мы посадили на это Сашину жену Риту, и она быстро вошла в тему, как будто влезла в собственную кожу. Так появился магазин «Арми-Сан»
У Федора есть все, что нужно для счастья, но человеку всегда мало. Особенно, если на этом настаивает красавица-жена. К чему приведут Федора поиски большего? Охота объявлена не только на него, его близкие тоже в смертельной опасности. И только прошлое неожиданно протянет руку помощи в противостоянии с силами, о могуществе которых Федор даже не догадывался, заставляя горько задуматься о «дорогах, которые мы выбираем».
Аркадий Гендер является автором нескольких социально-детективных романов о нашей современной жизни. Первая книга называется «Траектория чуда» (под названием «Кольцо соблазнов» была выпущена в издательстве «Русь-Олимп»), вторая — «Проксима Лжи».Если вы внезапно получите известие о том, что вам в наследство оставлено шесть миллионов долларов и княжеский титул в придачу, то не спешите радоваться. Сначала убедитесь, что ваша биография кристально чиста, и никакие события из вашего прошлого не помешают вам вступить в права наследования.
Я бежала так далеко: от прошлого, от самой себя, от мужа. Бежала, потому что не умею бороться, не умею быть сильной. Теперь я – другой человек, с чужим именем и чужой историей, но мое личное прошлое, что я пытаюсь забыть и от которого хочу надежно спрятаться, нашло меня даже здесь, вдали от дома. Придется учиться быть сильной, ведь защитить меня некому. Или есть? Содержит нецензурную брань.
Рождение близнецов – счастье! Ну, это как посмотреть… Два голодных рта семейный бюджет не выдержит. Бабушка сказала решать вопрос радикально: один младенец остается, второго сдаем в детдом. И кому из детей повезло больше? Увы, не девочке, оставшейся под материнской грудью. Бабуля – ведьма, папа – бандит, мама – затравленное безропотное существо. Как жить, если ты никому не нужна? И вдруг нежданный подарок – брат, родная душа, половинка сердца. Теперь все наладится, вместе с любой бедой справиться можно! Разберемся, кто подбрасывает оскорбительные, грязные письма, натравливает цепных собак, преследует, пугает по ночам и… убивает.
Джемма. Впервые я увидела Калеба, когда мне было двенадцать. Во мне тут же вспыхнула детская влюбленность, которая с годами переросла в юношескую. «Разве может детская любовь длиться несколько лет?» – спросите вы. «Может!» – с уверенностью отвечу я и докажу вам это своим примером. Калеб. Я не должен был влюбляться в младшую сестренку своего лучшего друга. Она была под запретом. Господи, да она была ребенком, когда я впервые ее встретил! Но девочка выросла и превратилась в прекрасную девушку, занявшую все мои мысли и сны.
Фрида получает необычное наследство после кончины бабули — должность ректора в Академии ведьм и колдунов. Когда-то Фрида была грозой академии и устраивала неприятности всем, кто окажется в радиусе поражения. Она и сама бы рада избавиться от наследства, да нельзя. Откажется — навсегда лишится магии. А в Академии сущее веселье. Педагог по зельям — первая любовь, колдун, который вытер о Фриду ноги. Попечитель и главный ревизор — бывший муж. А красавчик заместитель явно мечтает о должности Фриды и сделает всё, чтобы сжить нового ректора со свету.
Ольга Арнольд — современная российская писательница, психолог. Ее книга рассказывает о наполненном приключениями лете в дельфинарии на берегу Черного моря. Опасности, страстная любовь и верная дружба… Все было в тот год для работавших в дельфинарии особенным.
Его ледяные глаза пленили моё сердце. А один танец переплел наши судьбы. Бал дебютантов должен был стать для меня дорогой к признанию, а стал тернистой и опасной тропинкой к мужчине, в чьих глазах лёд сменяется пламенем. Но как пройти этот путь, сохранить любовь и не потерять себя, когда между нами преграды длиною в жизнь?