Досуги математические и не только - [14]

Чтоб от забот вздремнуть часок. [50]

МИСС ДЖОНС

Эта песня не из тех,

Что сулят певцу успех,

Но печалью этих строк

Мы затронем чувства всех,

Ибо горести такой

Арабеллы молодой

Посочувствуют сердца

И камней на мостовой.

Саймон Смит высок и строен —

Он любви её достоин;

Только с нею Саймон Смит

Что чужой — всё «мисс» да «мисс»,

Арабеллой не зовёт,

Как к нему ни повернись.

«Милый Саймон!» — позвала;

Он — ни с места, как скала;

Говорит сестрица Сьюзан на такие ей дела:

«Сразу видно, что влюблён! Поручусь за это!

Ты послушайся, сестра, моего совета:

Письмецо ему черкнуть было бы не худо —

Мол, спасибо, я жива и прошла простуда;

Скажи, что у кожевни с надеждой будешь ждать,

Коль нынче ровно в девять он захочет убежать

Вместе с верной Арабеллой».

Написала письмо,

               приложила печать,

                               разоделась в нарядный она туалет —

Ожерелья и броши,

               браслеты, часы,

                               драгоценные перстни — чего только нет:

Мужчины слабы и легко впечатлимы,

               с ними о внешности думай сперва.

И ждала бедняжка Смита

У фабричной проходной;

Намекал уже сердито

Ей разносчик: «Пшла домой!»

Вскорости

Полностью

Продрогла она,

Дрожала словно мышка;

Кожевница одна

Ей подала пальтишко.

Простуда разыгралась вновь,

Но шепчет Арабелла: «Приди ко мне, мой Саймон, и так я долго жду.

Сомненья прочь!

Глухая ночь —

Но он спешит во тьме,

Хотя истёк

Давненько срок,

Указанный в письме.

Мой Саймон! Мой Саймон! Милашка Смит! Милашка Смит!

Ах Саймон Смит, мой сладкий Смит!»

Но на ратуше бьют,

               и на станции бьют,

                               и во всём городке бьют уж полночь часы.

«Ах, Саймон! Недалёк рассвет;

Сидеть и ждать тут смысла нет,

Но поступлю наоборот:

С надеждой жду я твой приход

Хотя бы на рассвете, хотя бы на рассвете.

Фаэтон голубой

Наймём мы с тобой

И помчимся в Гретну Грин.

Когда со мной мой Саймон Смит...

О, как пошло, вульгарно имя звучит!

Вот ведь где незадача — это ж надо иметь такое имя; впрочем, когда мы поженимся, будет же он любить меня настолько, что снизойдёт к моей просьбе,

Сменит имя на „Клэр“...»

Так она сама с собой

Рассуждала той порой

В надежде, что её он здесь отыщет.

«Где ты, где, моя отрада!

Симми, ты ли?» Вот досада —

Стал какой-то. Не со злом ли рыщет?

«Я немало удивлён, видя, что

Одни вы тут —

Того и ждут

Грабители ночные.

Часы и брошь —

Пожива всё ж

(Надеюсь — золотые?):

Отдайте мне.

Не бойтесь, не

Кривите рот.

Скажу вперёд:

Давно полицейский с участка ушёл.

На кухне своей...»

«О, проклятый разбойник! Отъявленный вор!» —

И так далее: гнев, возмущенье, укор.

«Когда я впервые подала Смиту руку, я и думать не могла, что он так подло со мной обойдётся.

Полиция здесь найдётся?

О, Саймон, Саймон! Как ты можешь так поступать со своей любимой!»

Такой между ними шёл разговор, и повар там был, и смотрители, как их называют, присутственных мест.

И без умолку гневные вопли, как в театре ином репетиция: «Ну куда, чёрт возьми, запропала вся дурная, ленивая, подлая, эта новая наша полиция?» [51]

ПАРКЕТНЫЙ РЫЦАРЬ

Кобылка — блеск! Ни ест, ни пьёт:

       Ведь не охотник я,

Скакать верхом, чтоб гадкий пот

       Струился в три ручья —

Она мне служит круглый год

       Сушилкой для белья.

А вот седло. — «Но где тогда

       И стремя, ногу класть?» —

Да нет; похоже, сэр Балда

       Мою не понял страсть.

— Седло барашка, господа;

       Такой скотинки часть.

И напоследок удила. —

       «Но что вам проку в них?» —

О нет, их роль не так мала,

       Ведь я, признаться, лих:

Куда бы мысль ни завела,

       А рифма сдержит стих.

ТРИ ГОЛОСА

Первый голос[52]

Он песню радостную пел,

Был весел смех его и смел,

А с моря ветер прилетел;

Лихим наскоком молодца,

Коснувшись дерзко и лица,

Он шляпу с головы певца

Смахнул, — и вот она у стоп

Какой-то девы, что как столп

Сперва стояла, хмуря лоб,

А после длинный зонт рывком

Воздела и вперёд штырьком

Вонзила в тулью прямиком.

Поддев, в его направив бок,

Полей порвала ободок,

А взгляд был холоден и строг.

Он как в угаре подбежал,

Но грубых слов поток сдержал,

Промолвил только, дескать, жаль

Хорошей шляпы — не секрет,

Как дорог нынче сей предмет;

А он на званый шёл обед.

«Обед! — (Был кислым девы тон.) —

Не просто ль к праху на поклон,

Что на тарелках разложён?»

Со смыслом, как ни посмотри,

Словцо, хоть заключай пари;

И обожгло его внутри.

Сказал: «Иду же не в сарай!

Иду... питаться, так и знай.

Обед обедом, чаем чай».

«Ах так? Чего же ты умолк?

Иль не возьмёшь ты, видно, в толк:

Баран бараном, волком волк!»

Его ответ — лишь стон немой,

И мысль: «Ступай и дальше пой!»

А следом мысль: «На месте стой!»

«Обед! — (Был гневен девы глас.) —

Вино глотать, — шипящий газ, —

Себя являя без прикрас!

Твой чистый дух с которых пор

Снисходит к скопищу обжор,

Жующих сор, несущих вздор?

Ты любишь слойку и пирог?

Но и без них (пойми намёк)

Воспитанным ты быть бы мог».

Но возразил он слабо здесь:

«И кто воспитан, хочет есть;

Питание на то и есть!»

И вновь она словами бьёт:

«Увы, встречается народ,

Не чувствующий фальшь острот!

И каждый этот негодяй

От общих благ имеет пай —

Ему и хлеб, и воздух дай!

И человечий облик им

Мы нашим разумом дарим,

Как шимпанзе или иным...»