Достучаться до звёзд - [50]

Скорее всего, я вряд ли когда-нибудь взялся бы за перо, и моё пристрастие к этому заведению так и осталось бы чисто личным воспоминанием, ибо моя любовь к литературе не переходила тогда рамок собирательства книг да присущего выходцам из провинции стремления заглянуть в лицо всякому мало-мальски известному сочинителю, если бы не встреча, которая однажды произошла во время моего очередного сидения за большой чашкой двойного кофе.

…Студенты пока ещё не появлялись, и я сидел за тем единственным столиком, который стоял на улице и который обычно окружало душ двадцать поэтов и поэтесс или прозаиков и про… заичек? заичих?.. — короче, и представительниц жанра, противоположного поэзии. Я только что закурил сигарету, как к моему столику подошёл высокий остролицый гражданин с дымящейся чашкой кофе в руке и бесовски поблёскивающими глазами.

— Разрешите? — спросил он, берясь за спинку свободного стула.

Я безразлично кивнул. Это был не писатель, и поэтому мне он был неинтересен. Меня интересовали люди думающие, обладающие фантазией и умеющие создать занимательную художественную интригу…

— Позволю себе заметить, молодой человек, что вы напрасно исключаете остальной контингент сограждан из числа специалистов по интригам! — отхлебнув из чашки глоток кофе, заметил неожиданно мой случайный со… сидельник? со… кофейник? со… стольник? (чёрт его знает, как надо называть человека, самовольно подсевшего к вам во время пития кофе!) — словом, мой непрошенный компаньон по сидению за единственным стоящим на улице столиком в кафе на Большой Бронной.

— В своё время я знавал такие интриги, — сладко сощурился он, — какие ни одному писателю даже и не снились! Хотя, надо сказать, что и сами писатели… — он поставил на стол чашку и вынул сигареты. — Вы думаете, свои главные сюжеты они сочиняют для книг? Хо-хо, как бы не так!..

Он вынул блестящую зажигалку из, как пишут в милицейских протоколах, «жёлтого металла» и, прикурив, глубоко затянулся.

— Стены заведения, представителей которого вы ходите сюда наблюдать, знакомы с такими сюжетами, по сравнению с которыми травля небезызвестного вам Пастернака кажется просто невинным развлечением! Поверьте мне, за те несколько тысяч лет, что я наблюдаю человечество, оно наиболее всего продвинулось именно в области устроения гадостей ближнему. Вы не задумывались, почему сегодняшняя литература становится всё скучнее и скучнее?

Я пожал плечами.

— А я знаю! И выводы могут быть очень интересными. Например — об обратно пропорциональной зависимости между сюжетностью в литературе и в жизни, а также о такого же рода зависимости между добром, пропагандируемым со страниц романов, и подлостью, которая совершается в реальной жизни. То есть — человечество совершает поступки либо на страницах книг, либо в своей жизни, а это значит, что если в литературе царит добро, то в это же время в жизни, соответственно — зло, если романы переполняются подлецами и авантюристами, то в жизни действуют рыцари и романтики, а если литература становится серой и бессюжетной, то в жизни готовится какая-то большущая заваруха…

Кофе мой был уже давно почти допит и, скорее машинально потянувшись к чашке, я в замешательстве задержал руку и посмотрел на своего со… беседника (назовем уж его для удобства этим словом, чтобы не путаться в определениях), ибо чашка моя была полна чёрного душистого кофе, над которым поднимался пар.

— Простите, — извинился он, — я заговорился и не предупредил вас. Угощайтесь.

— Спасибо, — буркнул я, пытаясь припомнить, когда это он успел принести вторую чашку.

— Не затрудняйтесь, — усмехнулся мой собеседник. — Если вы читали «Мастера и Маргариту» или «Альтиста Данилова», — а вы ведь их читали, не правда ли? — то вы должны знать, что мне не обязательно каждый раз подходить к стойке, чтобы в чашке появился кофе…

— Вы… дьявол? — прошептал я вдруг севшим голосом.

Мужчина расхохотался.

— Ну почему сразу — дьявол? Нет. Просто я… Ну, скажем, — часть той силы, что хочет зла, но вечно совершает благо… Помните?

— «Но вечно делает добро», — поправил я. «Фауста» я всё-таки помнил. Хотя, может быть, и не в лучшем переводе.

— Вот именно. Так что пейте ваш кофе, не опасаясь. Пока существуют Сальери, Дантесы и Берии, мне незачем самому брать грех на душу, подсыпая в чьи-то чашки мышьяк. Скорее даже, наоборот…

Я поднёс к губам свою чашку и сделал пробный глоток. Кофе был горячий и преотличного качества, причём, как я и люблю, без сахара.

— Кстати, — заметил мой собеседник, — когда будете описывать в своём рассказе этот эпизод, не забудьте отметить, что я угощал вас кофе бесплатно, — он откинулся на белую, плетёного металла, спинку стула и в очередной раз предовольно затянулся сигаретой.

— А вы думаете, что я это буду когда-нибудь описывать? — удивился я.

Собеседник (ах, как же мне надоело одно и то же слово!) высоко заломил одну бровь и усмехнулся.

— Я не думаю. Я всегда говорю только то, что знаю наверняка. Этот рассказ вы обязательно напишете, и он будет называться «В кафе на Большой Бронной». Вот только с его публикацией придётся подождать лет эдак… адцать.

Мы молча пригубили свои чашки, наслаждаясь вкусным неостывающим напитком. Странно, но меня почему-то совершенно не шокировал тот факт, что за одним столом со мной находится представитель, так сказать, инфернальной потусторонности. Или, может, потусторонней инфернальности. Наверное, сознание ещё не восприняло эту информацию со всей серьёзностью, а может быть, как раз наоборот, было к этому уже давно готово — кто знает содержимое своих собственных извилин?.. Во всяком случае, как я ни напрягался, а настроить себя на соответствующий моменту лад мне так и не удалось. И это было весьма печально, ибо гость «оттуда» (наконец-то я подыскал ему новое определение!) мог бы поведать мне действительно очень много интересных вещей, например — относительно поджидающего меня впереди будущего…