Достойное общество - [63]

Изысканные манеры действительно представляют собой общеизвестное оружие снобов, но отнюдь не единственное. «Старорежимный» снобизм может, напротив, являть себя через грубые, фамильярные манеры, точно так же рассчитанные на то, чтобы держать на подобающем расстоянии людей сторонних, которые, не будучи знакомы с подобными манерами с детства, просто не могут позволить себе аналогичную степень фамильярности и грубости.

Концептуальная значимость этой последней позиции отчасти заключается в том факте, что она корректирует общий подход – с поправкой на концепцию тривиального. Появление каждого нового элемента в манерах того или иного общества есть факт тривиальный и случайный в себе и по своей природе. Но кумулятивным результатом последовательности такого рода мелких шагов становится значимое социальное изменение. Даже в математике всякое доказательство состоит из отдельных шагов, каждый из которых основан на одном и только одном правиле дедукции и, следовательно, является тривиальным, однако доказательство в целом может при этом оказаться весьма нестандартным. Как я уже сказал, нас не должна сбивать с толку тривиальность тех мотиваций, что лежат в основе снобистского общества: это может увести нас в сторону от значимых социальных оснований современных концепций приватного и публичного, чести и унижения. Впрочем, если вернуться к нашей главной области интереса, то даже в том случае, если мы полностью соглашаемся с историческим подходом Элиаса, он не может служить основанием для того, чтобы оправдывать современное снобистское общество как общество, в котором внешняя формализация поведения служит для поддержки практик социального исключения. Если когда-то подобное общество имело смысл для развития концепции достойного общества, то теперь никакой необходимости в нем нет.

Братство

В триаде из свободы, равенства и братства последняя составляющая привычно сохраняет молчание. Трудность, с которой мы сталкиваемся, пытаясь эксплицировать термин «братство» и превратить его в некий внятный социальный идеал, заслуживающий самостоятельного рассмотрения, в значительной мере проистекает из того факта, что братство является одной из предпосылок для других двух ценностей, но само по себе очевидных предпосылок не имеет. Моделью для братских отношений, как то вытекает из самого термина, являются отношения между ближайшими родственниками, у которых при этом есть хотя бы один общий родитель. Это отношения безусловной принадлежности. Трудность, конечно же, заключена в идее, что анонимное массовое общество может иметь под собой такого рода семейные основания. Скептическое отношение к братству сродни скептическому отношению к фантазиям Эмерсона о том, что каждый человек может стать любовником каждого другого человека.

Сама идея групп включения предполагает, что человек может испытывать братские чувства даже по отношению к незнакомым людям, если он в состоянии идентифицировать их как принадлежащих к той же группе включения, что и он. Евреи воспринимают себя как принадлежащих к расширенной семье. Социалисты из Первого интернационала верили, что солидарность между рабочими, людьми одной судьбы, будет сильнее чувства принадлежности к любой другой группе включения, вроде религиозной или национальной, если только им удастся сформировать у рабочих классовое самосознание. Но есть у идеи братства и тривиальная ипостась, нашедшая выражение, скажем, в студенческих фратриях. Это не братские отношения между солдатами, которые сражаются плечом к плечу и у которых на всех одна судьба, это тусовочное чувство общности между ребятами, которые хорошо проводят время сообща. Подобное чувство товарищества может давать ощущения теплоты и близости, но столь же привычно включает в себя и унижающее поведение в адрес тех, кто еще не успел стать частью группы; поведение, которое зачастую принимает форму обрядов посвящения, мучительных, но открывающих дверь во фратрию.

Любопытно, что многие инициационные ритуалы включают в себя элементы унижения. Это происходит с новичками в закрытых школах, с новобранцами в элитных армейских частях, первокурсниками в студенческих братствах и так далее. В подобных случаях унижение направлено не против людей с маргинальным общественным статусом, но против людей со статусом лиминальным, то есть людей, которые находятся на стадии перехода между двумя социальными категориями и готовы шагнуть на следующую ступеньку общественной иерархии. Смысл этих унизительных ритуалов заключается в том, чтобы показать человеку, что он недостоин братства, к которому хочет присоединиться, пока не пройдет мучительных инициационных испытаний.

Может ли в достойном обществе быть место унижению в рамках (престижных) институтов, хотя бы и в контексте посвятительных ритуалов? Представляет ли, к примеру, травля новобранцев в элитных армейских частях с добровольным принципом комплектования явление одного порядка с садомазохистскими техниками унижения, которые по обоюдному согласию практикуют взрослые люди, которых мы не исключаем из достойного общества? Следует признать, что унижение лиминальных индивидов не равноценно отвержению индивидов маргинальных, прежде всего потому, что унижение человека в переходном статусе есть явление временное и ограничено периодом инициации. Однако в самый момент ритуала оно представляет собой весьма жесткую форму унижения, более того, это унижение с оттенком институциональности. Институциональным подобное унижение является не в том смысле, что оно осуществляется во имя конкретного социального института, но в том, что оно регулярно имеет место в рамках этого института. Унижение в садомазохистских отношениях двух взрослых партнеров представляет собой непростую проблему для цивилизованного общества, но здесь мы имеем дело с ситуациями, в которые косвенно вовлечены социальные институты. Достойное общество несовместимо с лиминальным унижением, даже если таковое воспринимается как временное, как необходимое зло на пути к великому братству. Унижение остается унижением, и братские отношения не должны быть куплены его ценой.