Достойное общество - [57]
Не всякий образ жизни (пусть даже создающий чувство глубокого удовлетворения у людей, его ведущих) обладает человеческой ценностью. К числу не обладающих человеческой ценностью относятся формы жизненного уклада, построенные на унижении других. Конечно, расистские группы, к примеру скинхеды или ку-клукс-клан, могут выступать в роли групп включения для своих членов, однако при всем при этом их жизненный уклад никак не соотносится с человеческими ценностями, ведь его неотъемлемой частью является именно унижение других.
Игнорирование не представляющих ценности групп может дать их членам повод чувствовать себя униженными, но этот повод нельзя назвать стоящим. Вопрос, который стоит перед нами, заключается не в том, должны ли такие группы быть представлены в культуре достойного общества, а в том, имеют ли они право на существование в рамках подобного общества в принципе. Ответ на этот вопрос зависит от степени угрозы, которую они представляют для своих жертв. В случае если существование таких групп допускается, возникает следующий вопрос: должно ли им быть позволено занимать место в публичном пространстве? Ответ однозначный: нет, не должно – по той причине, что эти группы не обладают ценностью, а точнее, обладают отрицательной ценностью. Отсутствие ценности и отрицательная ценность той или иной группы отменяют обязательство общества (в случае наличия такового) по предоставлению группам платформы в пространстве публичности.
Должно ли достойное общество позволять жертвам унижения унижать своих обидчиков в ответ? Другими словами, является ли ответное унижение законной формой протеста в достойном обществе? Предполагается, что достойное общество не обязательно является также и цивилизованным. То есть предположим, в обществе нет институционального унижения, однако в нем отдельные группы или индивидуумы могут подвергаться унижению со стороны других групп или индивидуумов. Должно ли достойное общество позволять жертвам унижения самоорганизовываться для ответного унижения своих мучителей и их сообщников? Здесь имеются в виду не организации наподобие Антидиффамационной лиги, которые вскрывают акты диффамации и унижения подвергающихся преследованиям меньшинств и делают их достоянием гласности, а организации, пользующиеся унижением как оружием с целью заставить общество обратить внимание на бедственное положение притесняемой группы. Вопрос здесь не в правомерности метода «самообороны», когда на плевок отвечают плевком, а в том, можно ли позволять группам самоорганизовываться с целью унижения других групп и в знак протеста против истеблишмента, как, например, это делают банды рэперов-расистов. Иначе говоря, совместимо ли существование организаций, состоящих из представителей обделенных или унижаемых групп и преследующих своей целью унижение других групп, с понятием достойного общества как общества, в котором нет места унижению? Исключает ли неофициальный характер данных организаций возможность их принадлежности к числу общественных институтов, по которым мы судим о том, можно ли считать общество достойным? Вопрос не в том, является ли унижение как организованный акт мести приемлемой или действенной формой ответной реакции, а лишь в том, лишается ли общество, допускающее подобные действия, права считаться достойным. Я описываю приблизительно следующую ситуацию: настроенная против истеблишмента социальная подгруппа использует собственные неофициальные институты для унижения людей, причастных к намеренному унижению представителей притесняемого меньшинства, подобно тому как, например, организованные группы турок насильно бреют головы нацистам в Германии. Институты большого общества, составной частью которого является эта подгруппа, никого не унижают, однако представители меньшинства становятся жертвами унижения на индивидуальном уровне со стороны других граждан. Можно ли в этом случае считать такое общество достойным?
Применительно к достойному обществу приведенная выше ситуация относится к числу крайних, поскольку институты, о которых идет речь, нельзя всерьез рассматривать в качестве полноценных институтов общества, хотя они и являются институтами, существующими внутри него. Тем не менее, коль скоро мы расширили институциональные рамки общества, включив в них не только основные, но и периферийные общественные институты (например, театры), было бы странно не присоединить к этой совокупности также и другие институты (скажем, те же неофициальные иммигрантские организации), даже несмотря на то, что они функционируют исключительно в интересах входящих в состав большого общества маргинальных подгрупп. Следовательно, мой ответ на поставленный выше вопрос сводится к постулату о том, что описанная ситуация исключает общество из числа достойных.
Является ли достойное общество плюралистическим по своей сути? Конечно, достойное общество вполне может быть однородным по своему составу, если развивалось из исторически сложившейся гомогенной группы, в состав которой никогда не входили конкурирующие группы включения. Примером такого общества может служить Норвегия. Но должно ли общество, пусть даже и однородное, в принципе допускать сосуществование в нем конкурирующих групп включения, чтобы считаться достойным? Поскольку запрет на существование групп включения унижает тех, кто хотел бы такие группы сформировать, то может показаться, что достойное общество обязано быть плюралистическим. Однако существует альтернатива плюралистическому обществу, а именно общество толерантное. Оно отличается от плюралистического общества тем, что мирится с конкурирующими жизненными укладами, однако не считает культурное разнообразие сколь-либо для себя ценным. Плюралистическое же общество, напротив, не только терпимо относится к другим формам жизненного уклада, но и воспринимает сам факт их существования как значимую ценность. Толерантность для толерантного общества – это цена, которую приходится и непременно следует платить во избежание человеческих страданий, которые, как учит нас длительная история борьбы между конкурирующими формами жизненных укладов, неизбежно влечет за собой нетерпимость. Таким образом, толерантное общество является таковым из благоразумия, но не из принципа. По большей части мы узнали о необходимости быть толерантными из истории религиозных войн. Сама история преподала многим европейским обществам горький урок о том, как дорого могут обойтись религиозные войны. Следовательно, религиозная терпимость нужна как форма компромисса с действительностью. Она не предполагает признания ценности конкурирующей формы жизненного уклада для всего общества в целом.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
100 лет назад Шпенглер предсказывал закат Европы к началу XXI века. Это и происходит сейчас. Европейцев становится все меньше, в Париже арабов больше, чем коренных парижан. В России картина тоже безрадостная: падение культуры, ухудшение здоровья и снижение интеллекта у молодежи, рост наркомании, алкоголизма, распад семьи.Кто виноват и в чем причины социальной катастрофы? С чего начинается заболевание общества и в чем его первопричина? Как нам выжить и сохранить свой генофонд? Как поддержать величие русского народа и прийти к великому будущему? Как добиться процветания и счастья?На эти и многие другие важнейшие вопросы даст ответы книга, которую вы держите в руках.
Книга посвящена проблеме социального предвидения в связи с современной научно-технической революцией и идеологической борьбой по вопросам будущего человечества и цивилизации.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.