Достопамятные деяния и изречения - [32]

2.18. Точно так же, когда народный трибун Сатурнин, претор Главкий и вновь избранный народным трибуном Эквитий сотрясли наше общество мятежами и никто не осмелился выступить против их популярности, Эмилий Скавр первый призвал Гая Мария, бывшего в шестой раз консулом, силой защитить свободу и законы и немедленно приказал доставить оружие и доспехи ему самому. Когда их принесли и он надел доспехи, то чуть не упал в них из-за преклонного возраста, но все-таки с копьем в руке занял место перед дверьми здания сената и был ранен брошенным камнем. Собрав скудные силы, он защищал государство до последнего вздоха. Таким присутствием духа он побудил сенаторов и всадников к возмездию.^[191]

2.19. Теперь, божественный Юлий, первый в оружии и тоге, яркий свет звезд, убедительнейший образец действительной доблести, обратимся к тебе. Когда Юлий увидел, что наш строй дрогнул перед яростным натиском бесчисленного множества нервиев, он выхватил щит у одного нерешительного воина и без промедления вступил в сражение. Его поступок вдохновил все войско, и божественным пылом души он склонил на свою сторону судьбу войны. В другом сражении Цезарь схватил за горло готового бежать знаменосца с орлом Марсова легиона и бросил его в противоположную сторону. Указав рукой на врага, он спросил: «А ты куда собрался? Вон там люди, с которыми мы сражаемся». Вот так, совладав с одним солдатом, он этим мощным призывом прекратил панику во всех легионах, научил их преодолевать себя, когда они готовы были уступить.^[192]

2.20. А вот еще одно свидетельство человеческой храбрости. Когда Ганнибал осаждал Капую, где находилась римская армия, Вибий Акка, префект Пелигнейской когорты, бросил свое знамя через вал пунийцам, выкрикнув, что если враги завладеют знаменем, то на него самого и на его товарищей по оружию падет проклятие, после чего в стремительном порыве бросился с авангардом когорты, чтобы отбить знамя. Это заметил Валерий Флакк, трибун третьего легиона, и обратился к своим воинам. «Я вижу, — сказал он, — мы пришли сюда, чтобы стать свидетелями чужой доблести. Пусть не падет позор на нашу кровь, когда мы, римляне, пожелаем сравняться в славе с латинами. Помолясь, я готов к тому, чтобы пасть знаменательной смертью, то есть найти счастливый исход храбрости, или самому броситься вперед». Выслушав его, центурион Педаний поднял свое знамя и сказал: «Оно скоро окажется вместе со мной по ту сторону вражеского вала, а потому следуйте за мной те, кто не хочет, чтобы его захватили». И он бросился со знаменем в стан врагов и увлек за собой легион. Таким образом, храбрый порыв трех человек стоил Ганнибалу потери собственного лагеря, хотя еще совсем недавно он мнил себя хозяином Капуи.^[193]

2.21. В храбрости им ничуть не уступил Квинт Окций, прозванный Ахиллесом, поскольку его отвага не поддается никакому описанию. Хотя я не знаю подробности других его подвигов, но два деяния, о которых я собираюсь поведать, уже достаточны для того, чтобы показать, каким великим воином он был. Он прибыл в Испанию в качестве легата к консулу Квинту Метеллу и сражался под его началом в войне с кельтиберами. Когда он узнал, что его вызвал на смертельный поединок какой-то молодой воин из этого народа, то покинул свой обеденный столик и приказал, чтобы его оружие и доспехи были отнесены за вал и чтобы к нему тайно подвели коня на случай, если вмешается Метелл. А горделиво скачущего кельтибера он поразил насмерть, снял с него доспехи и ко всеобщей радости доставил их в лагерь. Вновь вызванный на бой неким Пиресом, выделявшимся из всех кельтиберов знатностью и храбростью, он заставил его сдаться. И этот юный враг с горячим сердцем не краснея отдал Окцию свой меч и плащ на глазах и того, и другого войска. И он даже умолил, чтобы между ними был заключен союз гостеприимства после установления мира между римлянами и кельтиберами.^[194]

2.22. Нельзя обойти молчанием Ацилия, солдата десятого легиона, который сражался на стороне Цезаря в морской битве. Он держал за борт массилийский корабль правой рукой, но ее оторвало; тогда он схватился за корму левой рукой и держался до тех пор, пока захваченное судно не затонуло. Его подвиг не сделался широко известным, как того заслуживал. Но расточительная на слова в своих песнопениях Греция сохранила в литературе на вечные времена память о Кинегире Афинском, выказавшем подобную же храбрость в сражении с врагами.^[195]

2.23. Морской славе Ацилия последовал на суше центурион Марк Цезий Сцева под командованием того же полководца. Он сражался перед лагерем, которым командовал. В это время Юстулей, префект Гнея Помпея с большим числом воинов стремился овладеть этой позицией. Сцева разил всех, кто приближался, бился, не отступая ни на шаг от созданной им груды трупов. Он был ранен в голову, плечо и бедро, потерял глаз, его щит был пробит в ста двадцати местах. Таковой была воинская дисциплина в лагере божественного Юлия.

Я не знаю, Сцевий, в какой части мира найду я большее восхищение твоим непобедимым духом, потому что твоя выдающаяся храбрость не позволяет ответить на вопрос, где ты сражался яростнее: на море или на суше. В войне Гай Цезарь не ограничил свои деяния только берегами Океана, но и наложил небесную длань на Британские острова. И вот там на корабле ты с четырьмя товарищами был выброшен на скалу вблизи от острова, который позднее осадили скопища противников. Когда отлив сделал пространство между скалой и островом приемлемым для прохода, туда устремилась орда врагов. Прочие римляне возвратились на корабле на берег, а ты один, не отступая, держал оборону. Со всех сторон летели копья, яростно наседали враги, чтобы захватить тебя, а ты за один день поразил дротиками такое число противников, какого хватило бы на пятерых. В конце концов ты выхватил меч и стал разить храбрейших твоих врагов, то отталкивая их щитом, то пронзая лезвием, что стало немыслимым зрелищем как в глазах римлян, так и британцев. А потом, когда гнев и стыд их сломили, ты с пронзенным бедром, с рассеченным тяжелым камнем лицом, с раздробленным шлемом, с продырявленным во многих местах щитом бросился в пучину. Отягощенный двумя панцирями, ты выбрался из волн, красных от вражеской крови. Когда же ты предстал перед своим полководцем с сохраненным, хотя и сильно изношенным щитом, ты, достойный похвалы, попросил прощения, будучи великим в сражении, но еще более великим в соблюдении воинской дисциплины. И величайший ценитель доблести отметил твои деяния и твои слова, достойные чести центуриона.