Достоевский (и еврейский вопрос в России) - [15]

Событие. Острог.

Ф. М. на пути в острог. На четыре года он вырван из жизни. В это время по рукам ходит письмо Белинского к Гоголю, в котором Белинский подвергает жесточайшей критике работу Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями».[20] Работа цензурой запрещена. Путь в острог чуть ли не месяц занял: 16 дней до Тобольска, да еще пять до Омской крепости, где предстояло пробыть 4 года и узнать, какой он, ад, как начинается. А потом еще солдатчина вдобавок. Да и народ свой возлюбленный, тот, что христианский, верующий, от Бога, поближе рассмотреть. Ф. М. не отрицал, что читал и обсуждал публично эту запрещенную литературу. «Я считал, что письмо это – замечательный литературный памятник, не лишенный даже художественных достоинств…» И это несмотря на то, что в последние годы Ф. М. принципиально разошелся во мнении с Белинским по целому ряду воззрений на цели и задачи искусства.

Событие. Следующее затем событие прямо вытекало из предшествующего. Это тюрьма и каторга. Событие, которое многое дало для формирования личности и гражданской позиции Ф.М.

Наконец, он увидел свой народ. Не тот, что воспевал в восторге величия (не своего), и не тот, который ему мерещился в его профессиональном споре с Белинским. А тот, другой, реальный, который, может быть, и хлебопашествовал поначалу, по роду-племени, но порой и бросавший это занятие и с кистенем, выходивший на большую дорогу, где пропитание найти легче. А то и вовсе живший мирно и спокойно, а потом заблудившийся неведомо по какому случаю, да вдруг и убивший соседа, а то и вовсе жену любимую или тещу злую.

Народ был разный. Были простые и наивные до глупости, были и злобные молчаливые, хоть и без ножа, но с зубами, готовыми глотку перегрызть если что не так. Здесь узнал, что хоть и отказался он от владения душами, а все равно дворянин и чужой. «Вы, дворяне, железные носы, нас заклевали. Прежде господином был, народ мучил, а теперь хуже последнего, наш брат стал».[21] Нужно сказать, что Ф. М. стойко и терпеливо переносил скотство, злобу, глупость представителей простого народа, не желавшего его любви и признания. Он как бы чужой нации. А в этой числились известные уголовники, убийцы детей и жен, развратники разного рода, злодеи, промышлявшие ножами и кистенями, разного рода уголовные преступники от воров до конокрадов. Здесь можно было увидеть кавказцев-джигитов с оружием в руках, защищавших свои аулы от регулярной армии, гордых поляков-повстанцев, не желавших быть частью империи. Здесь Ф. М. был обыкновенным арестантом. Мало кто помнил и знал его как офицера, дворянина, писателя. Долгое время он был просто рядовым каторжанином.

Познал он и черный, порой бессмысленный и неблагодарный труд. Здесь формировался его характер, закалялась воля. Здесь он получил возможность познакомиться близко и узнать героев своих будущих произведений. Именно отсюда они были делегированы в «Преступление и наказание», в «Идиота», в «Братьев Карамазовых». Самому же Ф. М. оставался «пустяк» – придумать сюжет, а по сути – главное, что отличает то или иное литературное произведение. Его герои были уже готовы к тому, чтобы стать увековеченными. Теперь их предстояло основательно изучить, «оснастить всей необходимой атрибутикой».

Ф. М. особенно были интересными люди с необычной судьбой, с особым характером. Например, юный кавказец Алей, сосед по нарам, который с пиететом относился к религии: «Вспоминаю о встрече с ним, как об одной из лучших встреч моей жизни».

Каторжники Петров и Орлов были делегированы в качестве героев в «Братьев Карамазовых». Об Орлове сам автор напишет: «В нем мы видели одну бесконечную энергию, жажду деятельности, жажду мщения, жажду достичь предложенной цели. Я поражен был его странным высокомерием».[22]

Может быть, благодаря его идеальной, возвышенной любви к народу ему удалось иметь среди арестантов «много друзей и приятелей» и вообще выжить без кровопролития и собрать множество историй для будущих сюжетов. В письме к брату он напишет так: «И в каторге, между разбойниками я, в четыре года, отличил, наконец, людей. Поверишь ли: есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото».

А вскоре после окончания каторги, первой половины срока отторжения от литературного процесса, он напишет брату: (письмо от 22 февраля 1854 г.): «Что за чудный народ! Вообще время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его».

Нет ли здесь еще одной литературной гиперболы? Но подлинный творец великого и должен оставаться в нем, в этом «заблуждении». Односторонняя любовь проявляется сильнее! Но пока народ не может читать своего «певца». Он, народ, просто безграмотен. Пока за него это делают «соплеменники» Ф.М., дворяне, офицеры, узкий слой интеллигенции. Потребуется 70 лет реализации утопий Ф.М. – социализма, – чтобы сделать народ поголовно грамотным и дать возможность читать Ф. М. И теперь эта любовь стала взаимной, правда, сам Ф. М. может об этом лишь догадываться из своего «утопического» далека.