Досье на самого себя - [10]
Настала такая тишина, будто только что рассказали про обезглавленный труп. Смотрят на меня, каждый по-своему, но одно общее — напряжение.
— А из вас самая красивая, знаете, кто?..
Задал вопрос и сам не знаю на него ответа и не знаю, как он возник, и почему я позволил себе сказать это вслух. Девушки переглянулись и снова уставились на меня. Кроме нее. Теперь она не смотрела. Она ждала услышать приятную для себя правду. Но я солгал. Я понимал, что она несомненно красивее остальных, но я мстил ей за цветы, за авиационную катастрофу, за обожженные пальцы и за красное дерево, которое уже однажды крушил топором.
— Вот… она.
Все повернулись к пианино. Девушка вздрогнула. Глаза стали синие-синие. Закрыла колени ладонями и отвернулась. Римма и Валя схватили Томку и стали тискать ее.
— Обольстительница!
— Колдунья!
— Пустите меня! Риммка, как не стыдно?! Пустите меня!
Но Валя обняла ее и так сильно жалась к щеке, что у Томки кривился рот, а от глаз остались одни морщинки. Я пересел к Людмиле.
— Мне лучше уйти…
Она закрыла лицо руками и тихо сказала:
— Я тебя люблю. — Поднялась и пошла к дверям, сутулая и совсем некрасивая…
«— Дуня, давай блинов с огня!.. — задыхался скороговоркой хмельной баритон. — Дуня, целуй скорей меня!..»
Хлопают двери. Мелькают ноги. Гремит посуда. Прокричал Ленька: «Не задавить бы!»… Снова мелькают ноги, а незнакомый мне баритон уже поет про студенточку:
«…На берегу пруда твои очи целовал я…»
— А вы что, не танцуете?
Передо мной девочка лет десяти. Она водит себя по губам кончиком косички и покачивается в ритме мелодии.
— Я могу пригласить, если на ноги наступать не будете…
— Не буду, — пообещал я и взял ее руку.
Комната полна танцующих. Римма и Валя — задумчивые и важные. Ленька ведет Людмилу, закрыв глаза и шепча ей, вероятно, стихи. Елизавета Сергеевна показывает Томе, как танцевали танго в старину.
— Куколка моя, это делается так…
— Это смешно.
— Смешно? Это трогательно. Смотри…
Из красного футляра донеслось густое «боммм». Нас приглашают к столу.
— А почему вы на меня не смотрите? — лукаво спрашивает партнерша.
— А у меня в школе по поведению двойка была.
— Наша Люда вам нравится?
Нас разъединяют. Ее сажают рядом с матерью. Мне оставлено место между Людмилой и свободным стулом.
— Здесь сядет Яков Михайлович, — поясняет хозяйка, — но его ждать не будем. Леонид, откройте портвейн.
Просторный стол завален едой. Людмила кладет на мою тарелку ломтик осетрины, две шляпки маринованных грибов и картофелину.
— Мужчинам водку, — командует Елизавета Сергеевна.
Ленька склоняется в театральном поклоне и наполняет наши стопки.
— Мы в меньшинстве! — печально начинает Ленька. — Многие рыцарские доспехи ржавеют в оврагах. Вороны растаскивают кости лучших мужчин… Но есть великая сила любви! В ней наша надежда! Только она восстановит поредевшие ряды наши… За любовь! За пополнение мира!!
Тост понравился. Все дружно выпили и активно приступили к опустошению стола.
— Страна станет сплошным родильным домом, — продолжал развивать тему Ленька, обгладывая гусиную ногу. — Самая модная профессия — акушер! Я сам иду в акушеры на общественных началах. Виктор идет патронажным братом…
Девчонки хохочут.
— Леня, достаточно… — стучит вилкой хозяйка стола.
— Ну, а если запрещается тема рождения, — не унимается Ленька, — давайте поговорим о смерти…
Новый взрыв хохота.
— Мне недавно историю рассказали…
Но что же такое со мной? Отчего не смеюсь со всеми? Почему, как истукан, повис над тарелкой и ковыряю рыбу, которую не хочу? Я голоден. Я не ел сегодня ничего, кроме макарон. Но я ничего не хочу сейчас… Хочется домой. Остаться одному. Слушать, как за стеной плачет маленькая Катенька. Ее будут долго укладывать спать. Но ей не хочется спать. Ей хочется моргать глазками и хватать мамин нос. А потом в коридоре будут долго шептаться Николай Васильевич из четырнадцатого и рыженькая Соня из девятого. К ней нельзя — у нее больной папа. К Николаю Васильевичу тоже нельзя: что скажут люди?.. И будут стоять они в коридоре до полуночи. А потом все смолкнет, и во всем мире останутся только ходики и я… Я буду мысленно раскладывать перед мамой гербарий. Схожу с ней в кино. В Зоологическом саду она купит мне пива. А потом я усну…
Ударило по ушам визгом и смехом. В притворном ужасе визжит Люсина сестренка. Качает головой Елизавета Сергеевна.
— Надо же! Надо же!
Остальные хохочут, как сошедшие с ума. Лишь Ленька с серьезным видом сооружает себе бутерброд.
— Хочу вам доложить, что в мировом искусстве тема смерти разработана шире, чем тема рождения.
— У Горького, — вспомнила Римма, — появление ребенка, это же…
Но ей не дают привести сравнения. Заговорили все разом.
— «Война и мир»! Целая глава! Вспомните!
— А у Пушкина?!.. «Принесла царица в ночь…»
— Я только забыла где… — вставляет Люся.
— Крохи! — кричит Ленька. — Фрагменты! Откройте любой том, читайте наугад страницу и вы наткнетесь на покойника! Высшая форма жизни — трагедия! Отнесемся к ней с юмором…
Ленька выпивает водку, целует руку Валентине и тянется к грибам. Тут он замечает меня…
— Виктор! — Обшарил глазами стол. Заполняет водкой и портвейном вместительный бокал и ставит передо мной.
