Дорожное происшествие - [4]

- Иванов ведь не отрицает, что вырывал руль у шофера. Стало быть, свидетель говорит правду, - ответил Кириллов. - А вот зачем Иванов это делал, я выяснить до конца при беседе с ним в больнице не имел возможности - он был еще слаб.

- Для этого я и пригласил его сегодня, - ответил Филатов и затем спросил: - В скольких метрах от места аварии затормозил автобус?

- На плане, который составила опергруппа, - Кириллов кивнул на документы, лежащие на столе следователя, - указано, что до автобуса было шестьдесят два метра.

- Это ведь гораздо больше тормозного пути обеих машин - самосвала и автобуса - при тех скоростях, с которыми они ехали.

- Конечно.

- И потому записанное вами утверждение Иванова о том, что он схватил руль для избежания столкновения с автобусом, оснований не имеет? - спросил следователь.

- Они могли столкнуться позже.

- Но этого не случилось. И мы не можем гадать, случилось бы столкновение или нет, если бы машины продолжали ехать. А вот наезд на гражданку Афонину произошел. И закончился он ее смертью.

- Да, это так.

- У меня к вам, товарищ Кириллов, еще вопрос - как к дорожному эксперту и одновременно свидетелю. Является ли наезд на гражданку Афонину следствием поворота руля Ивановым? И еще точнее - произошел бы наезд, если бы Иванов не схватил руль?

Кириллов замялся с ответом. По сути, у него спрашивали, виновен Иванов в смерти Афониной или нет.

- Я не могу ответить точно, - произнес он наконец. - Да и кто это может знать? Но то, что машина потеряла управление в результате смерти водителя, - это достоверно. Это опирается на заключение медицинской экспертизы.

- Затем последовавшей смерти, - уточнил Филатов. - Затем! А в момент поворота шофер был жив!

- Я задавал врачам вопрос, - возразил Кириллов. - В деле это есть. - Он снова указал на бумаги, невольно ловя, себя на мысли, что сейчас ведет себя не как беспристрастный свидетель, а как сторона, отстаивающая невиновность Иванова. - Врачи говорят, что кровоизлиянию в мозг и смерти от этого, как правило, предшествует потеря сознания. А отсюда вытекают и неуправляемость машины, и правомерность действий Иванова - хотя бы с целью спасти себя. Вот, правда, неудачно он сработал, да ведь это не его вина, а скорее его беда.

Филатов также почувствовал сформировавшуюся позицию Кириллова, укоризненно, как тому показалось, качнул головой, но ничего не сказал. Затем подошел к двери и, уже обращаясь к лейтенанту на "ты", как бы закончив на этом официальную часть разговора, произнес:

- Ну ладно. Давай я поговорю с Ивановым. А ты сиди и слушай. Может, и заметишь что новое.

Иванов вошел, окинув обоих спокойным взглядом, поздоровался с Филатовым и, не дожидаясь приглашения, сел на стул в некотором отдалении от стола. Филатов несколько поморщился от такой, с его точки зрения, бесцеремонности, но поскольку приглашение сесть было обычно первым, с чем он обращался к посетителям, высказываться по этому поводу не стал.

- Иванов, Виктор Васильевич, студент-физик, год рождения... - произнес Филатов обычную формулу знакомства.

Кириллов смотрел на заметно посвежевшее лицо Иванова и никак не мог уловить, что же выделяет его из массы, чем оно привлекает к себе внимание.

"Может быть, какая-то внутренняя сосредоточенность? - подумал Кириллов. - Ну да, ведь он же студент-физик. Возможно, ему и следует быть задумчивым".

- Виктор Васильевич, - услышал Кириллов вопрос Филатова, - расскажите, что предшествовало аварии.

Иванов внимательно посмотрел на Филатова и затем неожиданно произнес:

- Расскажу. Только сначала ответьте на телефонный звонок.

Кириллов мог поклясться, что Иванов указал на телефон прежде, чем тот зазвонил. На лице Филатова на долю секунды выразилось недоумение, и он уже открыл рот, чтобы что-то сказать по этому поводу, но телефон на его столе действительно зазвонил. Брови Филатова поднялись еще выше, он поднял трубку и начал ничем не примечательный служебный разговор с кем-то из хорошо знакомых ему людей. Несомненно, договоренности о звонке Иванов с этим человеком иметь не мог. И потому Филатов, положив трубку, со вниманием взглянул на Иванова. Но прежде чем следователь успел спросил его, откуда он узнал о предстоящем звонке, Иванов сказал:

- Об этом потом. Вы просили рассказать, что предшествовало аварии? Я уже рассказывал лейтенанту. - Иванов кивнул в сторону Кириллова. - Но могу и повторить. Я почувствовал, что шофер умирает. Не схвати я руль, самосвал увеличил бы скорость, и мы врезались бы в автобус. Я могу показать, на каких местах пассажиры были бы убиты. Сам я в этом случае пострадал бы не очень сильно, так как успел бы выпрыгнуть из кабины. В больнице, во всяком случае, не лежал бы.

Оба слушателя удивленно смотрели на Иванова. Говорил он уверенно, и Кириллов по-прежнему невольно размышлял о том, чем облик его отличается от других. На лице же Филатова удивление сменилось обычным официальным выражением: он как бы вспомнил, что в этом кабинете по долгу службы ему не раз приходилось выслушивать неправдоподобные вещи, что его работа следователя как раз и состоит в том, чтобы отсеять шелуху придуманного и выделить правду. И потому он с профессиональной цепкостью снова взял инициативу допроса в свои руки.