Дороже жизни - [8]

Благодетель мой ожидал, лишь когда жениху моему сравняется 25 лет и вступит он в права наследства за своей матерью, и тогда уж беспрепятственно свадьбу играть можно будет, но императрица скончалась, и обстоятельства сложились так; что свадьбу пришлось отложить из-за траура от большой близости ко двору фамилии Нарышкиных. После же имела я несчастье попасться на глаза князю Ивану Алексеевичу Долгорукому, который в большой привилегии был при малолетнем императоре, и оный князь возжелал жениться на мне, до того предприняв несколько попыток похитить меня из дома Петра Федоровича. Но благодетель мой и жених защитили меня перед ним, и тогда князь Иван сватался ко мне, имея сватом императора. К счастью для меня, натура князя Долгорукого оказалась зело изменчива, и нашел он себе другую невесту, которую так же звали Натальей. Графиня Шереметева была немного моложе меня и собою весьма хороша. Я знала от Петра Федоровича, что Наталья Борисовна влюблена в своего жениха, и радовалась, что для нее этот брак был приятен, не сравнимо со мной. Но все же не имели мы возможности соединиться с Семеном Петровичем сначала за запретом императора, а затем и за неожиданной смертью его.

При воцарении Анны Иоанновны были мы приближены ко двору, и Петр Федорович свел тесное знакомство со сродственником своим Волынским, младший брат которого, Иван Петрович, вернувшись из-за границы, стал так же бывать в нашем доме. Его я и полюбила всей душой, и чрез него пришла моя погибель, о чем я не сожалею и за что его не виню.

Нарушив запрет, рассказала я Ивану Петровичу о матери своей и о чем, как я впоследствии узнала, поведал он брату своему, Артемию Петровичу, имевшему большую силу при дворе и умевшему быть другом самому страшному Бирону. Благодетель мой все думал о свадьбе моей с его сыном, стремясь обеспечить мое будущее, но я о том думать более не могла. Милый мой Иван, втайне ото всех, просил меня стать его женой, говоря при этом так пылко и так целуя меня, что хотя я и была изрядно тем напугана, да и знала, что нехорошо это, что не просит он моей руки у благодетеля моего, а говорит прямо со мною, согласилась и сказала, что умолять буду Петра Федоровича об этой милости.

Благодетель мой сначала заупрямился и сказал, что не знаю я, чем рискую, отдаваясь в чужую семью. И все уговоры мои и слова о любви на него не действовали до тех пор, пока сын его, Семен Петрович, не заступился за меня, сказав, что жениться он на мне против воли моей не желает, а воли моей теперь на то нет, так как сердце мое отдано другому. Петр Федорович много ругался и злился, сказав напоследок, что у молодых лишь дурость в голове и что я не его дочь и блюсти моей жизни он не намерен, и предрек мне погибель через эту любовь и мое непослушание.

Так я сказала об этих словах Ивану Петровичу и он просил моей руки у благодетеля моего. Согласие было получено, и венчались мы неотложно. О счастии моем спервоначалу ничего не могу сказать, ибо был это сладкий сон. Ненаглядный мой Ванечка! Я все готова была для него сделать, ото всего отречься, ежели б он попросил. Была я как в ослеплении и жила, и дышала только одним моим другом милым. Он часто спрашивал меня о матери моей, просил подробно рассказывать ему, и я говорила, из раза в раз все более раскрывая ему свое прошлое.

Не понравилось мне то, что однажды Ванечка привел брата своего, Артемия Петровича, и просил при нем еще раз все передать в подробностях о моем рождении. Я было заколебалась, но он умел меня уговорить, а я и рада исполнять его просьбы.

Уже и не знаю толком, что произошло, но стала я подмечать неладное. Муж мой увез меня из Петербурга в Москву. Дом у нас был самый простой, весь окруженный садом. Ванечка сказал мне, что его жизнь в опасности. Времена были лютые, и я страх как испугалась. Тем более что была еще одна причина для моих опасений за нашу жизнь. После почти трех лет нашего брака я узнала в тот момент, что сбылось мое желание, о котором неустанно молила я Царицу Небесную. Я была в тягости.

Я сказала об этом мужу, но радости в нем не увидела. Напротив, стал он будто дальше от меня. Но только приведется мне пожаловаться на холодность, как он тут как тут, уверяет в своей любви. Говорит, а сам мимо смотрит, будто обязанность исполняет.

Не обсказать словами, как больно мне было! Муж мой был теперь как чужой человек. Ездил то в столицу, ко двору, то домой, будто боясь, что за время его отлучки я что-нибудь сделаю.

А раз услышала я разговор, от которого все внутри у меня заледенело. Ванечка с братом своим, который приехал от двора к нам в Москву, запершись от меня, говорили, что напрасно связались со мной и не чаяли теперь, как от меня избавиться. Ванечка мой плакал, говорил, что не может со мной ничего сделать, ведь я брюхата, а брат его стыдил, упрекал в слабости и говорил, что от меня надо избавиться, ибо от моего существования их жизнь подвергается опасности.

— Интрига наша не удалась, — говорил Артемий Петрович. — Что с того, что она дочь царевны? Это к трону нас приблизить не может. Теперь наша жизнь в опасности, а наши бывшие сотоварищи могут нас выдать и тогда…