Дороже жизни - [25]

— Ну-ну, к чему это? — Василий Федорович обнял ее усмехнувшись. — Я никогда не поверю, что ваше сердце разобьется с моим отъездом. Наверняка у вас есть в запасе несколько поклонников, которые и утешат вас. К тому же я не молод и не могу быть вам подходящим спутником в этой жизни.

— О, как вы ошибаетесь! Вы знаете, что я люблю вас! Знаете, что у меня никого нет, кроме вас. А что касается вашего возраста, то это все глупости!

— Полно. Вам двадцать и я сгодился бы вам в отцы по своим летам. К тому же вы забываете, что вы католичка, а я православный.

— Для вас я готова сменить веру.

— К чему? Вас отвергнут семья и родина. А на новой родине… Вряд ли вам понравится жить в России. — Он усадил Маргериту на диван и сел рядом с нею. — У нас в России девять месяцев в году стоит холод и только три, ежели повезет, бывает тепло. И то наше тепло похоже на вашу южную зиму. Представьте, каково вам будет в таком климате?

— Когда любят, — упорно продолжала Маргерита, — могут вытерпеть все.

— Ну хватит. — Василий Федорович поднялся. — Я вам, кажется, уже давно все объяснил. А кроме прочих причин, позвольте напомнить вам еще одну: моя дочь.

— Что ваша дочь? — Маргерита упрямо взглянула на него.

— Вы не нравитесь ей, она не нравится вам. Как вы будете жить в одном доме? К тому же я обещал ей…

— Что?

— Я обещал никогда не жениться. Вас это обидит, но я должен сказать вам, что чту память ее матери и своей жены, и хотя я и не сделался монахом и грешен, но жениться я не буду. На том свете мне хотелось бы быть только рядом с ней, — тихо добавил он.

— Вы обманули меня! — воскликнула Маргарита, разозлившись.

— Я? Помилуй Бог! В чем? Разве я что-то обещал вам?

Она сидела, опустив голову. Василий Федорович подошел к ней и приподнял ее лицо за подбородок, заставив взглянуть ему в глаза.

— Я разве что-то обещал вам? — повторил он.

— Нет, — нехотя ответила она.

— Я говорил, что брака между нами быть не может, и вы соглашались, так?

— Да, так…

— Не надо, не злитесь на меня, — мягко продолжил он, сев снова рядом с нею.

В ответ на эти слова синьора Джанчини заплакала.

— О Господи, — произнес Василий Федорович. — Я, верно, поступил слишком опрометчиво… Но вы казались мне сильной женщиной. Я думал, что вы понимаете меня и в решающий момент отнесетесь ко всему спокойно и разумно.

— Любящая женщина не может быть разумной! — воскликнула она.

— Ну вот снова, — устало произнес он. — Как изволите, сударыня, но мы скоро уезжаем и, позвольте вам заметить, что любящий мужчина также не может быть разумным.

— Вы? Любите? Кого?! Вы не можете любить! — Маргерита ломала руки в отчаянии.

— Я любил и люблю свою жену и, кроме нее никто, вы слышите, никто не будет подле меня ни на этом, ни на том свете. Вам этого достаточно? — Василий Федорович разозлился, но постарался взять себя в руки. — Успокойтесь. Ваших слез никто не должен видеть. И так вы уже всех взбаламутили своими криками. Ну?

Она подняла лицо, посмотрела на него пристально и ответила:

— Я никогда не оставлю вас. Вы любили свою жену, стало быть, знаете, что делает с человеком это чувство. А я люблю вас и ничего не могу с собой поделать, я последую за вами в Россию, хотите вы того или нет.

— Делайте что хотите. Только потом не пожалейте. В России с вами может случиться то, чего вы совсем не ожидаете.

— Вы угрожаете мне? — встрепенулась она.

— Нет. Предупреждаю об опасности. Впрочем, меня вы можете не опасаться, я никогда не причиню вам вреда. Но кто знает, как вам там придется…

— Она ушла? — Наташа тихо скользнула в комнату.

— Ушла… — ответил ей отец. — Но позволь тебе заметить, друг мой, что так себя вести все-таки не следует.

— Прости, но я не могу сдержаться. Она меня, кстати сказать, так же терпеть не может и не чает, как от меня отделаться.

— Вздор, — тихо сказал он. — Тебе это кажется.

— Нет, не кажется, и ты это тоже знаешь. Зачем она ездит сюда? Надоедает. Я не понимаю…

— Это хорошо. Тебе еще не надо этого понимать, — улыбнулся Василий Федорович.

— Ты уже подумал о нашем возвращении? — спросила Наташа.

— Когда бы я успел? — Нарышкин взял дочь за руку. — Вот что, ступай сейчас. Подумай, что тебе надобно, чтоб приготовиться к отъезду. Мы вскоре поедем в Рим, там будем дожидаться ответа от моих друзей из Петербурга. А потом, в зависимости от тех известий, мы поедем или не поедем в Россию.

Сборы были недолгими. Особенно не медля, Нарышкины поднялись с места, прихватив с собою из прислуги только горничную и камердинера. Они покинули виллу чуть ли не налегке и отправились в Рим.

2

В Риме они сняли целый этаж в доме неподалеку от площади Св. Апостолов. И пока Наташа располагалась со всеми подобающими удобствами, устраивала комнаты для себя и своего батюшки при помощи прибывших с ними слуг, Нарышкин отправился в некий дом, где его встретили с радостью и изумлением. Там, несколько времени переговорив с человеком, чья помощь могла быть ему полезна, он оставил письмо, которое в скором времени направилось прямиком в Санкт-Петербург к адресату, коим был Семен Петрович Нарышкин, уже очень старый, но сохранивший прежнюю живость ума и любовь к племяннику человек. В письме Василий Федорович спрашивал: возможно ли его возвращение на родину с дочерью, не опасно ли это? Ответа следовало ждать довольно скоро, но время обещало тянуться так медленно в ожидании его, как только возможно.