Дорогой героя - [5]

Такого выхода он пока не видел.

Вот поехать бы к главному инженеру треста сейчас, не переодеваясь, промокшим до нитки и сказать: «Ну, товарищ главный, вы наделили меня этим участком, теперь советуйте, как быть, а нет — сами попробуйте поработать в такой лаве, под дождиком…»

Бридько и в самом деле вначале сердился на главного инженера, но потом вспомнил, что сам же согласился принять вторую северную лаву на пласте «Л-6».

Это было на третий день по возвращении его из армии. Главный инженер встретил его приветливо, не подав вида, что удивлен, как изменился, похудел Бридько. Только, взглянув на синеватый шрам на лбу, спросил:

— А как со здоровьем-то, Иван Иванович?

— Здоровье в норме. Работать в шахте могу.

— Почему же именно в шахте? Мы можем найти для вас место в тресте, — заметил главный.

— Нет, нет! — хмурясь, перебил его Бридько. — Только в шахту и никуда больше.

Здоров ли он, в самом деле? Разумеется, здоров. А если порой и тревожит раненая нога и в голове стоит неумолчный надсадный шум, разве мог он считаться с этим? В то время мало кто обращал внимание на болезни. Люди были счастливы, что наконец завоевали победу, вернулись в родные места, и готовы были взяться за любую работу.

В первый год после окончания войны на шахту группами и поодиночке возвращались демобилизованные воины. Среди них были и инвалиды, получившие тяжелое увечье в последних, решающих сражениях.

Одного из них Бридько как-то встретил в кабинете начальника шахты. То был безногий мужчина лет 27–28. Плечистый, с остриженной головой на сильной, мускулистой шее, он въехал на колясочке и сидел в ней, опершись о стул. Бридько заметил, что инвалид сильно взволнован. «Неужели обидел?» — подумал он о начальнике шахты и почувствовал, как все его лицо будто обдало пламенем и у шрама на лбу забился нерв. Начальник шахты стоял за столом, беспомощно расставив руки, растерянный и смущенный.

— Поймите, — говорил он, — я бы рад вам помочь, но не могу, не имею права…

Увидев Бридько, он обрадовался.

— Иван Иванович, ну-ка рассуди: вот человек до войны работал врубмашинистом и теперь просится туда же. Разве имею я право принять его, скажи?..

Бывший врубмашинист выжидательно смотрел на них снизу вверх, запрокинув голову. Бридько вдруг почувствовал себя виноватым в том, что этому человеку приходится так смотреть на людей, стоящих перед ним, и сел на диван, поглубже вдавливаясь в пружины.

— Да о каком вы праве толкуете, товарищ начальник? — нетерпеливо, с удивлением заговорил инвалид. — Вот они, мои права, — и он вытянул перед собой широкие, в твердых темных мозолях руки, — и голова, как видите, на плечах. А что нет этих, — он посмотрел на коляску, которая заменяла ему ноги, — не моя вина. Да если разобраться, то ноги врубмашинисту, пожалуй, без надобности. — Он горько улыбнулся и продолжал: — Во всяком случае, думаю, что и без них можно обойтись: к стволу я как-нибудь сам подъеду, к лаве по штреку в подземном трамвае, в «карете» подвезут, а машиной управлять все равно приходится на коленях.

Если такие, как этот врубмашинист, мечтали работать в шахте, то неужели ему идти работать в трест? Нет, этому не бывать!

Выслушав горного техника, главный инженер треста сказал ему тогда:

— Что ж, в таком случае иди на пласт «Л-6», начинай цикловать лаву и давай высокую добычу.

Бридько согласился.

По дороге из треста на шахту он не переставал думать над словами глазного инженера: «Начинай цикловать лаву и давай высокую добычу». Эти слова обрадовали и согрели его.

Когда он вернулся с фронта на шахту, на ней еще шли восстановительные работы: монтировалась новая подъемная машина, сооружались угольные эстакады, отстраивался административно-бытовой комбинат. Шахта только что начинала выдавать на-гора первые тонны угля.

О цикле здесь никто не упоминал и не думал, будто его никогда и не существовало. А ведь до войны цикличность называли «первейшим условием шахтерской победы».

Бридько понимал, что ему будет нелегко вновь возродить незаслуженно забытую в Донбассе прогрессивную организацию труда. Его радовало, что в тресте поддерживают эту идею, и был готов на любые трудности для ее осуществления.

…Когда Иван Иванович поднялся на-гора, приближалась ремонтная смена. В небольшой комнатке, с грубо сколоченным дощатым столом, с запыленными окнами, обращенными во двор шахты, собрались горняки. Бридько показалось, что все они, так же как и он, устали и настроение у них было явно чем-то испорчено.

Уже перед тем, как спускаться в шахту, горный мастер доложил, что бутчик Сергей Полова и переносчик конвейера Павел Букреев не вышли на работу. Иван Иванович вспомнил неповоротливого, огромного роста Букреева и невысокого, бойкого на язык Полову. Настороженно спросил:

— Почему не вышли?

Горный мастер, человек уже в летах, ответил не сразу. В раздумье потирая сухой щетинистый подбородок, он сказал:

— Пьянствовали они вчера, Иван Иванович, да и водичка в лаве их отпугивает. На заработок жалуются.

«Начинается», — тревожно подумал Бридько. То, чего он больше всего опасался, пришло.

Трудностей могут испугаться многие. Вслед за Букреевым и Половой уйдут и другие. Бридько, конечно, уволит и того и другого без малейшего сожаления, тем более что никто не был доволен их работой. Но на участке был заведен такой порядок: судьбу каждого человека решает коллектив. Как шахтеры скажут, так и будет.