Дорогой Джим - [5]

— Чертов извращенец! — прошипела какая-то мать семейства, выплюнув это слово с такой яростью, что толстый слой помады у нее на губах пошел трещинами.

— Больной ублюдок! — подхватила, покачивая головой, ее соседка. Ни та ни другая, конечно, уже не помнили, как только вчера с улыбкой угощали Десмонда кофе.

Но хотя странные взгляды, которые почтальон бросал на место страшного преступления, можно было смело отнести на счет обычного обывательского любопытства или своего рода извращенного сексуального возбуждения, все, кто заметил их, ошибались. Появись у них возможность заглянуть в глубь сердца Десмонда, им бы не удалось обнаружить там ничего, кроме глубочайшего чувства вины и стыда за самого себя. Тот странный шум, который он слышал, проходя мимо дома… Теперь, после всего случившегося, приобрел зловещий смысл. А доносившиеся с верхнего этажа крики, которые он в свое время отнес на счет работающего телевизора, могли… нет, в действительности это были мольбы о помощи. Теперь старик уже почти не сомневался в этом. Та бедняжка, предчувствуя мучительную смерть, пыталась звать на помощь, а он просто прошел мимо. Десмонд сокрушенно покивал столпившимся перед домом соседкам — но те, не отрывая взгляда от крыльца дома номер один, словно надеясь, что от этого им станет легче, даже не повернулись в его сторону.

На город опустилась ночь. «Астронавты» в белых комбинезонах, свернув наконец свои палатки, загрузились в машину, чтобы отвезти собранные улики в лабораторию. Толпа зевак стала понемногу редеть, однако зрители еще не успели разойтись, когда вдруг Десмонду показалось, что внутри дома раздался то ли вопль, то ли крик. Судя по всему, кто-то был очень удивлен — и не сказать, чтобы приятно. Не прошло и нескольких секунд, как в дверном проеме показался один из полицейских — помоложе, тот самый, что незадолго до этого наткнулся на скорчившуюся у двери запертой комнаты девушку. На подгибающихся ногах парень вывалился на крыльцо. Его и без того уже пепельно-бледное лицо теперь позеленело и стало похоже на какую-то маску. Похоже, увиденное потрясло его до глубины души — видимо, те пределы человеческой жестокости, которые он допускал до сего дня, за последнее время значительно расширились.

— Сержант! — сдавленным голосом окликнул он, с трудом проглотив вставший в горле комок. — Похоже, мы кое-что пропустили…

Одна из служебных собак, царапая когтями ковер в коридоре, решительно отказывалась сдвинуться с места — припав брюхом к полу перед шкафом на втором этаже, пес жалобно и протяжно выл. Не так пронзительно, как вначале, а тоскливо, будто оплакивая нечто страшное, что подсказывал собачий нюх.

Когда подоспевшие полицейские, отодвинув в сторону тяжелый шкаф, обнаружили позади него потайную дверцу и толкнули ее, чтобы войти, они едва не споткнулись о труп еще одной девушки.

— Похоже, эта помоложе, чем та, первая, — объявил в конце недели коронер после того, как самым тщательным образом произвел вскрытие всех трех женщин. Сняв хирургические перчатки, он с профессиональной ловкостью привычным жестом швырнул их в кювету. Лицо у него было безрадостное.

Эту последнюю жертву буквально втиснули в узкое пространство, бывшее когда-то частью внешней стены дома. Проникнуть в тесную нишу можно было только через крохотную дверцу наподобие той, что делают для собак, воздух внутрь поступал через узкую щель, выдолбленную в стене. Документов при девушке не нашли — не имея возможности выяснить, кто она, криминалисты предположили, что ей вряд ли больше двадцати лет. Бросались в глаза густые, черные как вороново крыло волосы. Один из экспертов только печально вздохнул, попытавшись представить себе, как красиво они выглядели когда-то — когда были достаточно чистыми, чтобы можно было расчесать их щеткой. Кожа девушки, если не обращать внимания на покрывавшие ее нарывы и болячки, вызванные, вне всякого сомнения, невозможностью помыться и нехваткой протеина, выглядела почти безупречно — ни единого синяка, пореза или ссадины. В отличие от первой, причиной смерти второй жертвы стал отказ внутренних органов, вызванный, похоже, постепенным отравлением, а также отсутствием пищи. Ее руки истончились до такой степени, что стали похожи на веточки — от мышц не осталось и следа. Когда ее нашли, девушка лежала на полу, свернувшись клубочком на грязном одеяле, в точности как издыхающая собака. На руках и ногах ее, как и у первой жертвы, остались багровые язвы, ясно доказывающие, что ее часто держали в наручниках. Нагнувшись, один из офицеров осторожно расстегнул ножные ремни на щиколотках несчастной, и тогда стало видно, что кожа на них стерта до крови. Единственный вопрос, который остался без ответа, — почему у нее на ладонях виднелись чернильные пятна. В доме удалось обнаружить шариковую ручку, которая текла, но ни единого клочка писчей бумаги. Если даже предположить, что, скорчившись в своей тесной клетушке, бедняжка пыталась кому-то писать, чтобы попросить о помощи, то сразу же возникал вопрос: куда подевалась записка? Что девушка с ней сделала?

День за днем полицейские криминалисты шарили по дому, дюйм за дюймом тщательно все обследуя.