Дороги в горах - [80]
В телеге Игорь спросил Клаву:
— Ты на меня обижаешься?
Клава прикрикнула на лошадь, а потом уже ответила:
— Я не знаю, на кого обижаться — на тебя или на себя.
— Я виноват, — пробормотал Игорь.
Клава, пошевеливая вожжами мерно бежавшего коня, мысленно сравнивала себя с Игорем. «По-разному живем. Я вот зиму пометалась, помучилась и нашла свою дорогу. Нелегко она мне досталась, но нашла. А он ни нужды, ни заботы не знает…»
Перед самым селом Клава остановила коня. Соскакивая с телеги, сказала:
— Супонь, кажется, развязалась. Так и есть! Ух, эта Эркелей!.. Говорила, завязывай как следует.
Клава принялась затягивать супонь, Игорь тоже слез с телеги, предложил:
— Не получается? Может, тебе помочь?
Игорь уперся в клешню одной рукой, потом двумя, а Клава, приподняв поудобнее платье, уперлась коленкой. От натуги у нее налилось кровью лицо.
— Давай сразу! — сказала Клава, не ослабляя усилий.
Они нажали на клешни еще раз, те сошлись наполовину и снова разошлись.
— Нет, — выдохнула Клава. — Сил не хватает. Вот с Эркелей мы легко стягиваем.
Слова прозвучали для Игоря укором. Насупясь, он отвернулся.
— Придется ждать. Может, кто пойдет или поедет. — Клава прыгнула в телегу. — Вынужденная посадка…
Она говорила бодро, даже шутливо, но в голосе ее Игорю все равно слышались нотки презрения. Он раздраженно спросил:
— Разве я виноват? При чем тут я, если…
— А я никого не виню, — Клава беззаботно заболтала свешенными с грядки ногами.
На пригорке показался трактор. Он точно из земли вырос. Сверкая на солнце мелькавшими шпорами гусениц, с нарастающим рокотом устремился вниз. Конь испуганно запрядал ушами. Клава взяла его под уздцы и подняла руку, прося тракториста остановиться. Трактор, пройдя еще немного, замер, тихо урча. Из кабины выпрыгнул Колька Белендин.
— А, знакомые!.. Здравствуйте! — Колька посмотрел на свою ладонь. — Подал бы руку, да грязная она у меня, рабочая.
— Коля, мы со стоянки едем, — начала Клава, как бы оправдываясь. — Да вот супонь развязалась.
Колька, ничего не говоря, осмотрел упряжь.
— Гужи коротки. Надо их удлинить, а так трудно…
Он оперся носком сапога в клешню, поднатужился и затянул супонь.
— Спасибо, Коля! Ты что, работаешь тут?
— Еду в бригаду за косилками. Будем сено вам заготавливать.
— Это хорошо, — сказала Клава. — Сено нужно. Прошлую зиму не хватило.
— Накосим. — Колька испытующе взглянул на Игоря. Вот кто близок сердцу Клавы. Да, счастье — не птица. Птицу, если постараться, можно поймать. А счастье не поймаешь. Хоть разбейся, все равно…
— Я вот смотрю на тот могильный курган, — непринужденно заговорил Игорь, будто не замечая косых взглядов Белендина, — ведь ему не меньше трехсот лет.
— Сколько?
— Да не меньше трехсот.
— Две с половиной тысячи… Почитай академика Руденко. Он всю жизнь занимался раскопками наших курганов. — Колька посмотрел на Клаву. «Вот он какой! Видишь? Эх…» — прочитала Клава во взгляде товарища.
— Ну, мне некогда. Бывайте счастливы!
В голосе Кольки Клаве почудилась злая ирония. Она подошла к телеге, взяла вожжи. Игорь встал с другой стороны. Так они стояли до тех пор, пока мимо них не прогромыхал трактор. Когда гул утих, Клава сказала:
— Игорь, тут недалеко. Иди, а я вернусь на стоянку.
Игорь хотел было возразить, но, взглянув в глаза Клаве, сразу осекся. Опустив голову, он медленно зашагал по дороге. А Клава, склонясь над телегой, расплакалась.
Часть четвертая
Глава первая
Марфа Сидоровна осторожно приоткрыла дверь в горницу. Опередив ее, в комнату котенком проскользнул свет. Клава, почувствовав его сквозь сон на своем лице, отвернулась к стене, невнятно что-то бормотнула, и Марфа Сидоровна не сразу решилась разбудить дочь. Пусть поспит, лишние пять-десять минут. Ночи с книжками, а день весь на работе юлой крутится. Мало ли у зоотехника дел! Зима выдалась такая лютая, что даже не помнится, были ли еще такие. Вот апрель, а избу выдуло, как в январе. Снегу кругом — ни проехать, ни пройти. Как вывалил с начала октября, так и лежит седьмой месяц. В колхозе корма запасали куда больше, чем прошлые годы. Сено, силос, солому собрали до последней былинки. И все равно мало.
Вечером Клава ушла на заседание правления, а у нее, Марфы Сидоровны, разнылась поясница. Превозмогая боль, она растопила плиту, приготовила ужин и, дожидаясь дочери, прилегла. Угрелась под толстым стеганым одеялом, боль успокоилась, и она заснула. Будто чутко всегда спит, а этот раз не слыхала, как пришла дочь, как ужинала. Что они там решили?
Марфа Сидоровна касается прикрытого одеялом плеча дочери.
— Клава… Дочка…
— А?.. Поздно?
— Восьмой. Половина…
— Проспала! — Клава сбросила с себя одеяло, поправила рассыпавшиеся по плечам волосы. — Что же раньше не разбудила? Коней на ту сторону перегонять…
— В такое время?
— А что делать? Там корм.
— Корм-то есть, да добраться до него как?
— Вот поедем искать…
— Расщепленную лиственницу знаешь? У Белого камня? Мы там в войну переправляли… Чуть ниже, шагов на пятьдесят. Да там увидите. А может, лучше где место найдется?
— Посмотрим.
— На рожон-то не лезь, поопасливей будь. С рекой теперь не шутят. Можно было бы — сама бы поехала.
