Дороги в горах - [69]

— А почему вы ко мне обращаетесь? Я у вас не бываю. С Ниной разговаривайте, с нее спрашивайте. Вы ведь пожениться собираетесь?

— Кто? Я? — Иванов попятился. — Да нет, Татьяна Власьевна. Еще не решено. Был, правда, разговор… Но не решили. Жениться никогда не поздно!.. А к вам я потому, что Нина отказывается… Но есть свидетели. Люди видели… Такое, понимаете, дело. Конечно, очень неприятное, но я материальный ущерб нести не намерен. В случае чего придется обращаться в соответствующие органы.

— Обращайтесь куда хотите. Если нужно, подавайте в суд. Вот так! — Татьяна Власьевна открыла калитку.

* * *

— Хвоева теперь в другой палате, — сказала женщина в белом. — Пойдемте!

Она долго вела Валерия Сергеевича по тихому строгому коридору и наконец остановилась около двери с четкой цифрой «5». Валерий Сергеевич заволновался.

— Еще раз прошу вас, не задерживайтесь, — повторила сестра. — Ей вредно.

Валерий Сергеевич согласно кивал и в нетерпении двигал плечом. Ему показалось, что прошла целая вечность, пока сестра, шепнув: «Заходите», открыла дверь.

И вот Валерий Сергеевич на пороге. Быстрым взглядом окинул уютную, светлую палату. Две койки. На той, что стоит у огромного окна, — кажется, она, Варенька. Валерий Сергеевич, приподымаясь на цыпочки и смешно балансируя руками, направился к жене.

Более полугода прошло с того времени, как Варя Хвоева сорвалась со скалы. Более полугода — это значит около двухсот дней и ночей Варя, напрягая все силы молодого организма, мужественно борется со смертью.

Валерия Сергеевича поражала не поддающаяся осмыслению разница между той неугомонной, жизнелюбивой Варенькой, которая была, и Варенькой, которая есть теперь.

Варенька спала, Валерий Сергеевич с затаенным дыханием смотрел на нее. Глаза глубоко запали, нос обострился… Губы жарко спеклись… На желтом до прозрачности лице резко выпятились скулы. Раньше их совсем не было заметно. Голова Вареньки толсто обмотана бинтами, из-под которых выглядывает ежик снятых машинкой волос. А какие у нее были волосы! Легкие, волнистые… Смахнет, бывало, свою соломенную шляпу — они упадут кольцами на плечи. А кругом солнце, стройные березки шумят листвой… Птицы поют… И Варенька улыбается…

Лицо Валерия Сергеевича передернулось. Он напряг все силы, чтобы не расплакаться. Дал себе время несколько успокоиться и, наклоняясь над женой, прошептал:

— Варя!

Потом чуть громче:

— Варенька!

Веки с черной каемкой ресниц медленно, устало поднялись. Несколько секунд Варенька смотрела на мужа, не узнавая. Потом ее мутные, глубоко запавшие глаза так засияли, будто в каждом из них вспыхнула электрическая лампочка.

— Валерий… Какой смешной ты в этом халате… Пришел? Я знала — придешь… Садись. Ты знаешь, мне самой не ворохнуться. И рассказывай… Больше рассказывай, все.

— Что же рассказывать, дорогая? С чего начинать?

— Как там Ленушка?

— Ждет тебя с нетерпением, воюет с бабушкой. Никак не слушается. Бывают случаи, и со мной в схватки вступает.

— Не балуйте ее сильно… Валерий, купи для Ленушки что-нибудь хорошее и скажи — от меня. А маме большой привет.

— Хорошо, хорошо, Варенька… — Валерий Сергеевич еще ниже склонился над кроватью, не отрывая взгляда от Варенькиного лица.

— Ну что так смотришь? Страшная, да? Что же молчишь? Рассказывай… Как там в горах? Ведь скоро весна…

— Да нет, еще не совсем. До весны ты вернешься в свою партию.

Варенька закрыла глаза.

— Я утомил тебя, да? Я, пожалуй, пойду. Мне наказывали не утомлять.

Валерий Сергеевич хотел встать, но Варенька поспешно и бодро сказала:

— Нет, нет! Сиди! Я не устала. Хорошо себя чувствую… Да, к весне надеюсь вернуться в партию. Чудный народ. Ждут. Завалили письмами. Антон Серафимович два раза был. Валерий, а ты же ничего не сказал о своей работе.

— С планом сюда приехал. Пришлось дойти до первого секретаря. Добился своего… А Гвоздин на активе возражал. Упорно и зло. Пытался делать некрасивые обобщения.

Варенька опять закрыла глаза и сказала:

— Ты слишком доверчив.

— Товарищ, вы же замучили больную, — укоризненно покачала головой медсестра, призраком появляясь за спиной Хвоева. — Хватит! И не возражайте! Нет, нет.

Валерий Сергеевич поспешно встал.

— Извините… Я понимаю…

— Валерий, — сказала Варенька, — под подушкой письмо. Возьми. Нашел? Это… Только уговор — прочтешь потом. А теперь поцелуй меня. Прости, что плохо написала. Сам знаешь, как неудобно мне писать.

Следуя за женщиной в белом, Валерий Сергеевич прошел длинным коридором, стянул с себя кургузый халат, перекладывая письмо из руки в руку. Спустившись в мрачный полуподвал, где находилась раздевалка, внезапно догадался — письмо можно положить в карман. Он хотел это сделать, но, подчиняясь какому-то неосознанному побуждению, отошел к маленькому оконцу и вскрыл конверт. Варенька писала:

«Валерий!

Помнишь наш уговор — жить начистоту? Последний раз хочу объясниться с тобой. Я все время думаю и мучаюсь. Маме хотелось, чтобы я сидела дома. Она укоряла меня. Да что говорить! Ты сам знаешь, мама хотела, чтобы я успокоилась, не совала нос, куда не следует, занялась семьей. И, возможно, мысленно ты был с ней согласен. Но, Валерий, пойми, мой хороший, иначе я не могла. Ты знаешь меня! Если бы удалось подняться, я бы опять пошла в горы. Только ведь не поднимусь, дорогой. Говорят — люди до последнего дыхания тешат себя надеждой на жизнь. Может быть, и так, но я все понимаю. Силы мои на исходе. И ты это тоже понимаешь…